изучить большое количество документов английского посольства. На большей части 
из них с грифом Совершенно секретно  были собственноручные пометки и 
комментарии сэра Хью НэтчбуллаХьюгессена, старательно написанные ровным и 
аккуратным почерком, по которому можно было судить о педантичности его 
характера. Я вспоминаю, как фон Папен, Йенке – и я, просматривая эти секретные 
документы, восхищались высокими профессиональными качествами личных докладов 
сэра Хью. Они были написаны исключительно выразительным стилем и не содержали 
ничего лишнего.
     Ранней осенью 1943 года произошел небольшой инцидент, который в 
ретроспективном плане можно считать исходным пунктом последующих событий. По 
крайней мере, на мой взгляд, он послужил началом операции «Цицерон».
     По долгу службы я однажды присутствовал на чрезвычайно скучном обеде в 
японском посольстве. Когда обычные темы разговоров были исчерпаны, одна из дам 
стала гадать по руке. Она гадала и мне, и так как эта дама была женой 
поверенного в делах, а я всего' навсего атташе, мне не следовало показывать, 
что я принимаю eё упражнения в хиромантии за шутку. Я должен был учтиво 
улыбаться. Всмотревшись в мою руку, она объявила, что меня ожидают большие 
волнения и неприятности. Про себя я подумал, что в той напряженной 
международной обстановке и при нашем трудном положении в частности не нужно 
было быть искусным ясновидцем, чтобы делать такого рода предсказания. Она 
предсказывала мне также долгие годы жизни, но даже это при тех обстоятельствах 
не казалось мне радужной перспективой. Уйдя с обеда, как только позволили 
правила приличия, я направился в сад посольства, где оставил свою машину. 
Садясь в нее, я, по всей вероятности, слишком сильно хлопнул дверцей, так как 
одно из стекол разбилось и осколки со звоном посыпались в машину. Предсказания 
«гадалки» начали как будто сбываться.
     Я не суеверен, но ехал домой медленно и осторожно, чтобы не искушать 
судьбу. Когда перед сном я, как обычно, зашел в детскую проведать своего 
маленького сына, у него оказался жар. К счастью, ничего серьезного с ним не 
было, и неприятный осадок от совпадения этих двух событий к утру почти исчез.
     Однако следующий день также не обошелся без волнений. И хотя не повезло 
всегонавсего моему секретарю, последствия этого случая оказались весьма 
зловещими и близко коснулись меня. Я не называю eё настоящего имени, так как 
эта девушка, удачно выйдя замуж, в настоящее время счастливо живет гдето в 
Германии. Впрочем, и в посольстве все называли eё не настоящим именем, а 
Шнюрхен изза eё любимой поговорки «Am Schnurchen gehen». [Выражение, подобное 
русскому «комар носа не подточит», буквально – «ходить по веревочке», т. е. 
держать все в идеальном порядке. (Прим. ред.) ]
     Это прозвище относилось, конечно, к eё работе. Трудолюбивая, скромная, 
преданная и лояльная, она представляла собой прекрасный тип секретаря. Когда 
Шнюрхен брала отпуск или болела, что случалось, правда, очень редко, я 
убеждался, что без нeё я сак без рук. Шнюрхен была не только отличным 
секретарем – она стала неотъемлемой частью всего нашего рабочего процесса.
     Так вот, в это утро Шнюрхен, закрывая тяжелую дверь служебного сейфа, 
прищемила себе большой палец. Бедная девушка была в полуобморочном состоянии, 
когда я выбежал за доктором. Через деньдва боль утихла, и Шнюрхен снова могла 
приступить к исполнению своих обязанностей, хотя eщё не могла печатать на 
машинке.
     Шнюрхен теперь, вероятно, уже забыла обо веем случившемся и простит меня, 
если я назову eё ранение пустячным. Но тогда мне было вовсе не до шуток, хотя я 
и не предполагал, что именно это небольшое происшествие станет первым звеном в 
цепи неприятных для меня событий.
     Вторым звеном оказалось приглашение для Шнюрхен помощницы, которая могла 
бы печатать на машинке. Так появилась некая Элизабет, впоследствии тесно 
связанная с операцией «Цицерон» в eё самый острый период.
     Кстати, настоящее имя этой девушки было не Элизабет. Я не знаю, жива ли 
она теперь или нет и что с ней случилось после того страшного дня. Ради семьи 
этой девушки я не назову eё настоящего имени и фамилии.
     Я, как и все люди, допускал в своей жизни ошибки. Когда впоследствии 
спокойно анализируешь минувшие события, часто убеждаешься, что в отрицательном 
исходе многих из них виноват был сам. В данном случае моя ошибка состояла в том,
 что я доверился человеку, который этого не заслуживал. Элизабет обманула меня 
и сделала это очень умно. Она все время вела с нами тонкую психологическую игру.
 Поэтому я слишком поздно понял, что она меня страстно ненавидела.
     В начале сентября 1943 года, вскоре после инцидента со Шнюрхен, я вылетел 
в Берлин. От  начала до конца этого путешествия меня преследовали неудачи. Над 
Черным морем наш самолет был обстрелян – за все время войны это был первый 
случай, и только чудом мы все уцелели.
     Обстановка в Берлине складывалась весьма мрачно. Встреча, оказанная нам на 
аэродроме, была такой же холодной, как и стоявшая в Европе погода. Началась 
высадка англоамериканских войск в Сицилии, и значительно осложнилось положение 
на Восточном фронте.
     Всё это и определяло настроение на Вильгельмштрассе. Чиновники из 
министерства иностранных дел заявляли мне и моим коллегам, не вышедшим из 
призывного возраста, что наша работа бесполезна, что на нас напрасно 
расходуется дефицитная иностранная валюта и что скоро всех нас отправят на 
фронт. Нас, как и другие немецкие зарубежные миссии, упрекали в том, что мы 
вовремя не узнали о намерении союзников высадиться в Северной Африке, а также о 
многих других событиях, приведших Италию к катастрофе. Поскольку мы не в 
состоянии добывать необходимую информацию, в один голос заявляли нам берлинские