Я снял ногу с педали газа. Мы огибали угол, и надо было внимательно 
смотреть на дорогу. Я слышал, как слабо щелкнула, а затем почти бесшумно 
захлопнулась задняя дверь. Я оглянулся. Цицерона уже не было.
     Через несколько минут я остановил машину у ворот германского посольства. 
Повидимому, все спали. Здание посольства было погружено в полный мрак, лишь в 
квартире Йенке всё eщё горел свет. Я знал, что они устраивали небольшую 
вечеринку. Это было очень кстати: привратниктурок, открывший ворота, 
несомненно, принял меня за одного из гостей.
     Я пробрался вниз, в фотолабораторию, неся в руках новые катушки фотопленки.

     «Практическое руководство для фотографалюбителя» оказалось полезным. 
Через час на веревочке между электрическим нагревателем и вентилятором уже 
сушились две мокрые пленки.
     И на этот раз фотографии были выполнены безукоризненно. Сгорая от 
любопытства и волнуясь, я взял увеличительное стекло и попытался хоть 
чтонибудь прочесть на совсем eщё мокрой пленке. Но почти ничего не было видно 
– приходилось ждать, пока пленки просохнут. Я закрыл комнату на ключ и вышел в 
темный сад.
     В квартире Йенке горел свет, хотя было уже почти два часа ночи. Я пошел к 
ним и попросил дать мне крепкого кофе. За двумя столами шла игра в покер. Йенке,
 желая узнать новости, отвел меня в тихий уголок гостиной.
     Я рассказал ему, что Цицерон опять был у меня и что в фотолаборатории 
сушатся две новые пленки. Он  хотел знать содержание новых документов, но я мог 
сказать ему лишь то, что они помечены грифом Совершенно секретно.  Узнать о 
них подробнее можно было только утром.
     Поскольку японский посол уходил домой, а гости, игравшие за его столом, не 
хотели прекращать игру, мне пришлось занять его место, но я никак не мог 
сосредоточиться на игре и все думал о тех новых тайнах, которые ожидают меня в 
фотолаборатории. Да и как мог я думать о картах моего партнера, если меня 
занимала куда более интересная игра.
     К трем часам ночи вечер окончился. Мне пора было возвращаться к своей 
работе. Попрощавшись с гостями, я ушел. Никто не заметил, что я остался в 
здании посольства, а не вышел со всеми.
     Вернувшись в фотолабораторию, я увидел, что обе пленки вполне просохли, и 
тотчас же занялся печатанием. Часам к шести утра на моем письменном столе уже 
лежало сорок снимков с английских секретных документов.
     К восьми часам я бегло ознакомился с их содержанием.
     Затем я запер документы в сейф и через заднюю дверь, ведущую в сад, вышел 
из посольства. После двух бессонных ночей приятно было подышать бодрящим 
утренним воздухом.
     Когда я пришел домой, жена только что встала. Она  встретила меня 
вопрошающим взглядом. Не» трудно было угадать направление eё мыслей.
     – Работа, дорогая, только работа! Я всю ночь работал в посольстве, если не 
считать нескольких партий в покер, которые мы сыграли у Йенке. Ты 
удовлетворена?
     Я думаю, она все поняла. Что касается меня, то я хотел только спать. Я лег 
и попросил разбудить меня в одиннадцать часов. Поспав два с половиной часа, я 
почувствовал себя вполне отдохнувшим.
     Не было eщё двенадцати часов, когда я вошел в кабинет посла. В моем 
портфеле лежало сорок новых документов. Среди них были первые протоколы 
Московской конференции, на которой присутствовали Идеи и Корделл Хэлл.
     Вопросы, обсуждавшиеся на конференции, носили такой секретный характер, 
что Уинстон Черчилль мог бы говорить о них лишь на закрытом заседании палаты 
общин.
     Моя ежедневная работа в последующие две недели состояла главным образом в 
составлении и зашифровке сообщений для Берлина. Вскоре я совершенно изнемог, 
так как для сохранения тайны мне приходилось самому выполнять всю ту работу, 
которую в обычных условиях проводили другие служащие посольства.
     Много забот прибавлял Берлин, присылая мне длинные списки вопросов о 
Цицероне, на которые требовалось тотчас же давать исчерпывающие ответы. Только 
ясновидец, каким я, к сожалению, не был, мог ответить на большинство этих 
вопросов.
     Берлин снова и снова требовал точных сведений о настоящем имени Цицерона, 
о месте его рождения и его прошлом. Разве это имело какоенибудь значение? 
Важен был сам материал, который он нам доставлял. Лично меня настоящее имя 
ЦицеронаПьера не интересовало.
     Лишь некоторые из этих бесконечных вопросов были логичны и вполне 
оправданы, и именно на них я старался давать наиболее точные ответы. В Берлине 
это принимали как должное и продолжали осаждать меня новыми вопросами. Ведь я 
не мог даже связаться с Цицероном, чтобы выяснить их, и должен был ждать, пока 
он снова позвонит мне, а это зависело от его успехов.
     Из Берлина меня упрекали, что я не сумел тридумать другого способа связи с 
Цицероном. Предположим, он никогда больше.не явится к вам. Что вы тогда 
намерены делать? – спрашивали меня. В таком случае операция Щицерон» будет 
окончена, отвечал я. Но было совершенно очевидно, что пока Цицерон в состоянии 
выжимать из нас деньги и пока он имеет доступ к английским секретным документам,
 он будет работать на нас.
     Однако,если по какимнибудь причинам камердинер английского посла не 
сможет больше доставать эти материалы, то неоценимый источник информации 
иссякнет, и тогда никакие мои усилия, никакое богатство Третьего Рейха не