такое имя, которого он не знал бы сам. Поскольку его документы красноречиво 
говорят о многом, назовем его Цицероном. Что вы на это скажете?
     Так пятидесятилетний камердинер посла Великобритании был вторично окрeщён 
германским послом. Он получил имя великого римлянина. Не постигнет ли его та же 
судьба? Я никогда не испытывал особой любви к Цицерону, но и не желал ему зла. 
Я честно старался как можно дольше сохранить его тайну. Достоянием истории' 
останется лишь факт, что он снабжал Третий Рейх наиболее секретными документами 
английского правительства. Каково бы ни было его настоящее имя, потомству он 
будет известен под кличкой «Цицерон».
     Простой слуга, а не специалистфотограф, Цицерон фотографировал с 
технической точки зрения блестяще. Он пользовался обычным аппаратом «Лейка», но 
владел им с необыкновенным мастерством.
     Цицерон не сделал ни одного выстрела, никого не отравил, никого, кроме 
себя, не подвергал опасности, никого не подкупал и не шантажировал, как это 
обычно делали известные шпионы периода первой и второй мировых войн. Если 
судить беспристрастно, можно сказать, что операция «Цицерон» была проведена 
почти безукоризненно. В политическом отношении, как выяснилось потом, она 
сыграла незначительную роль. Англичане мало пострадали изза нeё главным 
образом потому, что германские руководители не сумели использовать те жизненно 
важные сведения о противнике, которые были им предоставлены.
     Какое воздействие оказала операция «Цицерон» на германских руководителей 
как с политической, так и с военной точки зрения, мъ\ узнаем из последующих 
событий, изложенных в этой книге.
     
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
     
     Днем я выспался, отдохнул и снова готов был взяться за работу. Конец дня у 
меня прошел в подготовке к предстоящей ночи. Я купил «Практическое руководство 
для фотографалюбителя» и по его указаниям составил проявитель и закрепитель.
     Затем я снова беседовал с послом, причем в кабинете фон Папена находился 
Йенке. В этот день господин фон Папен посвятил большую часть своего времени и 
до и после обеда тщательному изучению доставленных Цицероном документов. Теперь 
он уже не сомневался в их достоверности. В министерство иностранных дел была 
послана шифрованная телеграмма, в которой Риббентропу были переданы все 
наиболее важные сведения политического характера. Сообщения же, ' 
представлявшие чисто военный интерес, перед отправкой их верховному 
командованию были переданы на рассмотрение германскому военному атташе в Анкаре.

     Посла, Йенке и меня интересовали некото– рые технические вопрЬсы, 
Касавшиеся самих условий фотографирования.
     Прежде всего, как мог простой камердинер получить доступ к секретным 
документам?
     Имел ли он помощника? Был ли ктонибудь eщё из английского посольства 
посвящен в это дело?
     Как камердинер фотографировал документы?
     Выбирал ли он наиболее интересные?
     Если так, то чем объяснить, что некоторые из полученных нами документов 
были очень важными, другие же имели сравнительно небольшую ценность?
     Фотографировал ли он в самом английском посольстве или в какомнибудь 
другом месте?
     Каковы мотивы действий Цицерона, кроме его очевидного стремления 
заработать деньги?
     За что он так сильно ненавидел англичан, как он сам это утверждал, и как 
ему, камердинеру, удалось заручиться таким доверием посла?
     Почему он настаивал, чтобы ему платили в фунтах стерлингов – валюте, 
сравнительно редко встречающейся в Турции и, конечно, гораздо менее ходкой, чем 
золото или доллары?
     Логично было бы предположить, что когда он решил заняться этой работой, он 
надеялся на поражение англичан или, может быть, даже ожидал его. Но поражение 
это привело бы к обесценению английской валюты. Почему же тогда он так 
настаивал на фунтах стерлингов?
     Все эти вопросы я записал, чтобы позже выяснить их у Цицерона.
     Постепенно, в течение всего периода нашего знакомства, он вполне 
правдоподобно ответил на большинство из них. Лишь в одном пункте я уличил его 
во лжи. Это случилось, когда я спросил его, почему в разговоре со мной он 
пользуется французским языком, на котором говорит очень плохо, тогда как, 
будучи камердинером посла Великобритании, он должен был свободно говорить 
поанглийски. Он отрицал, что говорит поанглийски. Мне показалось это странным 
и маловероятным. Позже мои подозрения оправдались – Цицерон солгал мне.
     Ровно в десять я пошел в сад, к сараю. Цицерон был уже там. Он встретил 
меня, как старого друга, спросил, все ли в порядке и одобрены ли документы, 
доставленные прошлой ночью. Я успокоил его.
     Когда мы пришли в мой кабинет, я запер дверь на ключ. Цицерон принял те же 
меры предосторожности, что и в доме Йенке, – отодвинул в сторону длинные 
гардины и убедился, что никто не подслушивает. Я позволил ему все это проделать.
 Казалось, он не спешил. Я сел за письменный стол, а он на приготовленный для 
него стул напротив меня. На столике сбоку стоял графин с виски и лежали 
сигареты. Моя кухаркатурчанка навестила днем одну из своих подруг в английском 
посольстве и обменяла три бутылки рейнвейна на бутылку шотландского виски.
     Цицерон налил себе вина, а затем молча положил на письменный стол две