телеграфного агентства «Домей», и они совершенно открыто пошли выпить вместе по 
чашке кофе. Зорге упомянул о реплике генерала и дал указание своему японскому 
коллеге попытаться найти недостающее звено информации.
     Целых два месяца группа зондировала почву среди официальных лиц японского 
правительства и германского посольства, проверяя бесконечные догадки, навеянные 
слухами. Зорге твердо решил выявить, что происходит за занавесом молчания в 
военных кругах. Больше всего он опасался, что, проснувшись в одно прекрасное 
утро, обнаружит, что японские орды уже пробиваются в Сибирь. Поэтому он насел 
на своих людей, совершенно пренебрегая вопросами личной безопасности.
     Сам Зорге докучал атташе в германском посольстве, надоедал своему другу 
Отту и четыре раза брал интервью у посла. Он узнал, что немцы, так же как и он, 
жаждали докопаться до истоков этих слухов, но у них было намного меньше шансов 
добиться этого. Вукелич обнаружил такую же неосведомленность и 
заинтересованность в других западных посольствах. Мияги ничего не добился 
своими попытками выудить информацию из штабных офицеров и ринулся в бары, 
посещаемые главным образом рядовыми, пытаясь подобрать хоть какиенибудь 
обрывки сведений. Одзаки, не наседая слишком сильно на представителей 
правительственных кругов, держал глаза и уши открытыми. Всем было совершенно 
ясно, что реплика генерала означала какието японские военные шаги в Китае, но 
что это за шаги, никому не было ясно.
     Однако удача еще не покинула Рихарда Зорге окончательно. Одзаки, 
политический комментатор и эксперт по всем вопросам, связанным с Китаем, был 
назначен специальным советником правительственного комитета, созданного для 
руководства китайскояпонскими отношениями. В ответ на официальную просьбу 
газета освободила его для этой работы. Зорге был вне себя от радости, уверенный 
теперь, что его самый надежный помощник найдет неуловимое недостающее звено. И 
Одзаки не подвел его. Приступив к исполнению новых обязанностей, он обнаружил, 
что занимает положение центральной фигуры в секретных планах, которые группа 
пыталась раскрыть уже несколько месяцев.
     После «февральского инцидента» прошлого года кабинет и верховное 
командование уступили требованиям правых сил о проведении более милитаристской 
политики. Они с сомнением поглядывали на Россию, сравнивая суровый сибирский 
край с богатыми сочными землями Центрального Китая, и соблазнялись перспективой 
господствующего положения на Дальнем Востоке. Они выбрали Китай и приступили к 
подготовке военного удара, который, как они надеялись, сделает Японию 
величайшей страной на Дальнем Востоке. Шокированный этой экспансионистской 
политикой, явно продиктованной генеральным штабом, Одзаки увидел в этом яркое 
проявление японского национализма. Он был полон решимости бороться против этого 
плана, который, как он считал, лишь втянет Японию в бесплодный конфликт и может 
привести к мировой войне.
     Самым искренним образом он советовал правительственному комитету 
отказаться от, как он выразился, «политики, основанной на кошмаре, и военной 
операции, разработанной идиотами, которые не могут или не хотят трезво 
взглянуть на катастрофические последствия своей неумелой работы». (Из показаний 
Одзаки на суде. — О. М.) Члены комитета безучастно выслушали его, поблагодарили 
за совет, даже высказали ему комплимент за искренность, но выразили сожаление, 
что политическая линия кабинета уже стала оперативным планом. Реализация этого 
плана зашла слишком далеко, чтобы ее можно было приостановить, даже если бы они 
этого захотели, но они этого и не хотят.
     Недовольный и огорченный, Одзаки попросил Зорге собрать всю группу, чтобы 
заслушать и обсудить новость. Зорге не хотелось этого делать. Последнее время 
они достаточно много рисковали в поисках «недостающего звена», и собрание всех 
членов группы могло бы накликать беду. Одзаки продолжал настаивать. Он 
чувствовал потребность в сочувствии этих людей, единственных, к кому он мог 
обратиться в минуту, когда судьба его страны теперь приобретала какуюто 
мистическую неопределенность. Угадывая чтото в этом роде, Зорге согласился. В 
этот вечер Клаузен организовал импровизированную вечеринку в уединенной 
комнатке «Немецкого клуба». Когда все другие гости разошлись, он пригласил 
четырех коллег пообедать с ним внизу. После обеда они приняли приглашение Зорге 
выпить по рюмочке в его доме.
     Уныние Одзаки наложило отпечаток на всех участников собрания. Вукелич, 
обычно отличавшийся остроумием, молчал, Мияги не щебетал, как всегда, Клаузен 
был весьма сдержан, только Зорге был во власти какогото особого возбуждения. 
Убежденный коммунист, он произнес жаркую речь в ответ на сообщение Одзаки, речь,
 с какой красный командир обратился бы перед новой схваткой с врагом к своему 
полку, остановившемуся после упорных боев. Он говорил о задачах их группы, о 
будущем коммунизма, о том, что японская неудача в Китае создаст благоприятную 
почву для развития коммунистического движения на Востоке. Он подчеркивал, что, 
чем больше Япония будет увязать в Китае, тем меньше у нее останется 
возможностей напасть на Советский Союз.
     Одзаки был выведен из своего подавленного состояния, а остальные сразу 
включились в оживленный разговор о том, как счастливо складываются 
обстоятельства для Советского Союза. Под конец Одзаки смеялся вместе со всеми, 
когда они вспоминали о своих настойчивых попытках найти «недостающее звено», а 
оно лежало у их ног. Они шумно радовались двойному успеху: преодолен барьер 
секретности вокруг японских планов нападения на Китай, а кроме того, один из 
самых способных членов группы проник в святилище японского правительства.
     Зорге не терпелось составить Клаузену сообщение для отправки в Москву, но 
Макс доложил о технической неполадке в передатчике, изза которой телеграмма 
задержится до следующего дня. На другой день вечером Клаузен прибыл в дом