настроенных военных. Немецкое посольство, по сути дела, дало понять японским 
властям, что, если армия свергнет существующее правительство, Германия станет 
вести с новым правительством переговоры о заключении пакта о взаимной военной 
помощи.
     Неделей позже Зорге и Одзаки оценили возможности армии и решили, что 
шансов на успех у нее было мало. Одзаки считал, что только отдельные части 
поднимут мятеж, а основная масса войск останется верной военному министерству. 
Он был также убежден, что любое открытое выступление будет рассчитано лишь на 
то, чтобы показать недовольство политикой кабинета. В этом случае оно может 
достигнуть своей цели и заставить правительство возвратиться к своим планам 
вторжения в Россию или Китай и осуществлению дальнейших планов японской военной 
экспансии на Дальнем Востоке.
     Зорге, всегда глубоко анализировавший международные проблемы, сумел по 
достоинству оценить сообщение Мияги. Для Москвы было подготовлено несколько 
предварительных донесений. К этому времени относится и новое сообщение Мияги о 
том, что в японских армейских кругах вынашиваются планы вооруженного переворота 
в стране, который предполагается совершить в феврале. Конечно, Зорге не 
преминул тотчас же сообщить обо всем этом в Москву, и Советское правительство 
оказалось единственным в мире правительством, которое не проявило никакой 
озабоченности и не удивилось, когда на улицах японской столицы начались 
вооруженные столкновения.
     Эти события явились неожиданностью для немецкого, английского, 
французского и американского посольств. Кровопролитие продолжалось в течение 
почти двух недель. Западные дипломаты тщетно пытались получить какиелибо 
разъяснения от японских властей, упорно хранивших молчание и отказывавшихся 
комментировать происшедшее. Неосведомленность западных дипломатов Зорге решил 
использовать в своих интересах. Он пришел к выводу, что нет оснований скрывать 
от англичан, немцев и французов информацию, которая давно известна в Москве. 
Сообщив иностранным коллегам все, что ему было известно, о событиях в японской 
столице, Зорге и его соратники могли создать себе репутацию хорошо 
осведомленных журналистов. Зорге, добивавшийся укрепления своей дружбы с послом 
Оттом, передал ему слово в слово содержание своего донесения в Москву и 
намекнул при этом, что было бы неплохо, если бы посол в своем докладе упомянул 
его, Зорге, как источник информации.
     Клаузен в тот самый момент, когда он должен был передавать донесения Зорге 
о «февральском инциденте» (такое название получили описываемые события в 
японской истории), решил вдруг заменить свой старый передатчик новой 
радиостанцией, которую он сделал сам. На эту работу Клаузен потратил почти два 
месяца. Когда все было готово, он попросил Вукелича помочь ему избавиться от 
старого передатчика. Клаузен решил выехать за город и утопить передатчик в 
какомнибудь озере.
     Жарким июльским утром Клаузен и Вукелич отправились в путь. За плечами у 
них были тяжелые рюкзаки. Через три часа неподалеку от озера Яманака они 
обнаружили, что за ними следят. Клаузен и Вукелич пошли быстрее, но это не 
помогло. Чем быстрее они шли, тем решительнее приближались к ним полицейские. 
Клаузен уже выбился из сил, когда полицейские догнали беглецов.
     — У вас тяжелая поклажа. Куда это вы направляетесь? — спросил один из 
сыщиков.
     — Мы решили немного поразмяться перед возвращением в Токио, а груз нужен 
нам для тренировки, — попытался отшутиться Макс.
     — Зачем же тогда такой тяжелый груз? — спросил другой сыщик.
     — А здесь у нас и еда. Мы оба любим поесть, а сегодня еще не завтракали, 
поэтому и решили расположиться у озера, — уже серьезнее ответил Клаузен.
     — Что же у вас в рюкзаках? — резким голосом спросил сыщик, которому, 
видимо, надоел шутливый тон Клаузена.
     Тогда в разговор вступил Вукелич. Улыбаясь, он похлопал одного из сыщиков 
по плечу и сказал: «Если хотите знать, большую часть нашего завтрака составляют 
напитки. В рюкзаках у нас бутылки с пивом. В такую жару и вам не вредно было бы 
утолить жажду».
     Глаза сыщиков наполнились тревогой. Они резко повернулись и стали быстро 
удаляться. «Нет, нет, спасибо», — успел прокричать один из них. Клаузен был 
сильно озадачен неожиданным бегством японцев, а Вукелич только хитро улыбался. 
Он знал, что японские сыщики больше всего опасались, чтобы ктонибудь не застал 
их за выпивкой с иностранцами. Это считалось самым большим служебным 
преступлением.
     Клаузен и Вукелич продолжали путь к озеру. Там они взяли напрокат лодку и, 
отплыв подальше от берега, освободились от неприятной ноши. Вукелич скоро забыл 
об этом происшествии, а Клаузен, всегда соблюдавший осторожность, рассказал обо 
всем Зорге, обрисовав инцидент в самых мрачных красках. Зорге возмутило 
поведение Клаузена. Почему он не посоветовался? Зачем потребовалось уезжать так 
далеко от города? Ведь его в любой момент могут задержать! В ответ на эти 
вопросы Клаузен только пожимал плечами. Сознавая свою вину, Клаузен все же 
считал, что, как радист, он вправе самостоятельно решать все вопросы, 
касающиеся радиосвязи и аппаратуры.
     Я прибыл в Японию на следующий день после этого инцидента. Мне предстояло 
занять пост третьего секретаря в немецком посольстве. Деятельность посольства в 
Токио имела большое значение для Германии, поэтому мне как молодому дипломату 
было приятно получить такое назначение. Мой отец, Отто Мейснер, долгое время 
занимал ответственные должности в государственном аппарате. Он был заведующим 
канцелярией президента в годы правления Эберта и Гинденбурга.