составленное (да, недаром я вызвал его сюда из СанктПетербурга). Собственно, 
это целая записка. Полагаю, что в скором будущем она весьма мне пригодится.
     Вот что в общих чертах сообщил мне майор Лешковский.
     Район Гродны и прилегающих местечек расположен по обеим сторонам реки 
Неман и ее притоков.
     В городе проживает значительное число представителей польской шляхты, 
владельцев обширнейших и богатейших поместий. Большинство из них настроено 
крайне враждебно по отношению к российской короне.
     Целая сеть раскинутых по Гродненской губернии масонских лож находится, в 
основном, в подчинении у поляков. Деятельность всех этих лож проходит в рамках 
активной антирусской пропаганды.
     Все эти факты имеют для нас, конечно, весьма печальное значение. Если что 
для нас и хорошо в Гродне, так это жиды, коим в здешнем крае принадлежит почти 
исключительно вся торговля (есть у них в Гродне и своя типография, довольно 
значительная; вообще, выходит множество книг).
     В Гродненской губернии никто не встречал русских как своих избавителей. 
Лишь жиды каждого местечка, лежащего по дороге, где проходили войска, выносили 
разноцветные хоругви с изображением нашего государя.
     И это еще не все. Гродненское купечество собрало значительные суммы для 
вспомоществования российской армии (шеф корпуса жандармов А. Х. Бенкендорф, 
тогда бывший полковником и стоявший со своей частью недалеко от Гродно, 
вспоминает: «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, 
которые выказывали нам евреи». – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
     И это не все. Учащиеся жидовских школ, кои называются ешиботы, почитай 
каждодневно доставляют мне сведения о всех обретающихся здесь французах и об 
подозрительных собраниях, устраиваемых шляхтой.
     Донесение майора Лешковского я тотчас же передал БарклаюдеТолли ввиду 
его исключительной важности.
     
     
Апреля 12 дня. Одиннадцатый час ночи

     Получил письмо от бывшего сослуживца своего (П. И. Б.) по министерству 
полиции.
     Прежде всего он сообщает, что апреля девятого дня взамен отставленного 
Сперанского государственным секретарем был назначен вицеадмирал и литератор 
Александр Семенович Шишков (занимал эту должность до 1814 года, с 1814 года – 
член Государственного совета, в 1813–1841 годах – президент Российской Академии,
 в 1824–1828 годах – министр народного просвещения. – Позднейшее примечание Я.
 И. де Санглена ).
     Подписание указа о назначении нового государственного секретаря произошло 
в апреле девятого дня в девять часов утра.
     Еще П. И. Б. уведомляет меня, что сюда едет министр Александр Дмитрич 
Балашов, и причем не один, совсем не один.
     Судя по раскладу, Вильна уже в ближайшие дни и в самом деле станет местом, 
где соберутся наиболее яростные и наиболее последовательные враги Бонапарта.
     Вот что по дружбе поведал мне милейший П. И. Б.
     Апреля 9го дня в два часа пополудни, после молебствия в Казанском соборе, 
государь Александр Павлович, сопровождаемый молитвами во множестве стекшегося 
на пути его народа, выехал из СанктПетербурга. Императора сопровождали: принц 
Георгий Ольденбургский, герцог Александр Виртембергский, канцлер граф Николай 
Румянцев, граф Нессельроде, граф Кочубей, обергофмаршал граф Н. А. Толстой, 
государственный секретарь Шишков, генералы барон Беннигсен, Аракчеев и Фуль, 
генераладъютанты А. Балашов, П. Волконский и другие.
     Особенно неприятно мне скорое появление тут Балашова, так же как неприятно 
скорое появление другого генераладъютанта – Волконского (впоследствии стал 
генералфельдмаршалом, начальником Генерального штаба и министром 
Императорского двора. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
     Князь Петр Михалыч Волконский давно уже близок к государю: он состоит при 
его особе еще с 1797 года – почитай, пятнадцать лет уже.
     Князь был послан в 1807–1810 годах в заграничную командировку с секретным 
заданием составить описание устройства генерального штаба армии Бонапарта.
     И я поехал вместе с Волконским. Он уговорил меня уйти из Московского 
университета. И я действительно ушел и был прикомандирован к его штабу (он 
ведал тогда военным министерством) в чине майора, бросив науки и начав 
заниматься сыском.
     Правда, во Франции мы решительнейшим образом поссорились – князь никак не 
мог перенести моего успеха в высшем парижском обществе, где я был принят 
совершенно как свой. Но все началось с одной истории, которая, увы, в 
значительной степени озлобила Волконского против меня.
     Поначалу поездка наша продвигалась весьма успешно. Мы работали сообща и 
собрали массу сведений. Вообще я был воодушевлен, ведь это было первое мое 
шпионское задание. Но вот что произошло потом.
     Както и меня, и князя пригласил к себе на обед комендант Парижа.
     За столом речь зашла об Аустерлицком сражении. Волконский, со свойственной 
ему заносчивостью и горячностью, неосторожно начал утверждать, будто 
Аустерлицкое сражение русскими вовсе не было проиграно.
     Все французские генералы, бывшие на обеде, тут же стали опровергать мнение 
князя, который не мог подкрепить никаким доказательством высказанное им, однако 
продолжал крепко стоять на своем. Это патриотическое упрямство взбесило