заправляющему вместе с Нессельроде нашими внешними сношениями.
     С часу до двух граф в сопровождении своего адъютанта поручика Шабо и 
ротмистра Себастиани прогуливался до Замковых ворот.
     В три часа на квартиру к Нарбонну приходил камердинер графа де Шуазеля. 
Убежден, что он приносил отчет виленских бонапартистов или же Шуазель через 
посланную записку уславливался с Нарбонном о встрече. Не исключено, что визит 
камердинера преследовал целью своей решение обеих этих задач.
     О встрече они точно договорились через камердинера – других 
предварительных контактов не было. В семь часов к Нарбонну, гулявшему по 
Доминиканской улице, подошли граф де Шуазель и аббат Лотрек. Они остановились и 
беседовали и, видимо, условились о новом, более обстоятельном свидании.
     В девять часов вечера на квартиру к графу де Нарбонну явился граф де 
Шуазель и пробыл у него до одиннадцати часов ночи. Беседовали они в кабинете 
при наглухо закрытых дверях.
     Квартальный надзиратель Шуленберх, переодевшись во фрак, свел дружбу с 
камердинером Нарбонна Батистом Гранто и лакеями Кристианом Мере и Франсуа Пери. 
Они оказались большими любителями бургундского, коим их Шуленберх и потчевал.
     По рекомендации Шуазеля Нарбонн взял себе еще одного лакея (он из местных, 
но довольно продолжительное время жил в Париже). Это Станкевич, поручик в 
отставке и нештатный сотрудник виленской полиции.
     То, что Станкевич попал в услужение к Нарбонну, есть наша очевидная удача. 
Так это расценил и государь, когда я рассказал ему о происшедшем (он принял 
меня сегодня с докладом о текущих событиях около трех часов дня).
     О пропавшем шевалье де Местре, увы, нет совершенно никаких известий. Но 
чует мое сердце, что он жив, и это совершенно ужасно (как же это Розен и Ланг 
не добили его!). И ведь непонятно, где и в какое время он теперь объявится. Но 
пока все идет гладко.
     Сын аптекаря прислал записку, в коей уведомил, что граф Николай Петрович 
Румянцев уже извещен о появлении в Вильне Нарбонна, но контактов между ними 
никаких не было – ни прямых, ни письменных.
     Еще сын аптекаря сообщил, что граф Румянцев находится в состоянии духа 
чрезвычайно приподнятом. Несомненно, он живет ожиданием грядущей встречи с 
Нарбонном и ожиданием письма от императора Франции, которое тот должен ему 
вручить.
     Наружным наблюдением за домом канцлера руководят полковники Розен и Ланг.
     Я приказал им быть настороже, ибо Нарбонн рано или поздно, но захочет 
свидеться с Румянцевым.
     Особенно нужно быть внимательным к маршрутам месье Вуатена, за которым я 
дал указ следить совершенно особо.
     Под вечер прислал свою первую записку Станкевич. Он сдружился с лакеями 
Нарбонна Кристианом Мере и Франсуа Пери. И вот что ему у них удалось выведать.
     Состоящие при особе эмиссара Бонапарте ротмистр Себастиани и поручик Шабо 
(они самые несомненные шпионы) делают вид, что они не понимают происходящих 
вокруг разговоров.
     Между тем и Мере, и Пери утверждают, что и ротмистр, и поручик отличнейше 
владеют польским языком. Это притворство далеко не случайно. Без всякого 
сомнения, и Себастиани и Шабо – шпионы, как и их патрон, и нужно следить, дабы 
они как можно менее могли увидеть и услышать.
     Меня весьма тревожит шевалье де Местр. Он непременно объявится.
     Весьма прискорбно, но придется упустивших его Розена и Ланга на месяц 
лишить жалованья. Как я хорошо ни относился бы к господам полковникам, как бы 
ни ценил их обычную исполнительность и дотошность, но оставить без последствий 
случившееся никак не могу, ведь шевалье де Местр жив, и это несомненный укор 
для всей воинской полиции.
     В девять часов явился ко мне камердинер его величества Зиновьев. Он срочно 
попросил меня явиться в Виленский замок. Естественно, я схватил свой неизменный 
желтой кожи портфельчик и тут же побежал,
     Государь явно был взволнован. Он ожидал новостей. Я выложил на стол 
записки, полученные мною от сына аптекаря и Станкевича: в одной сообщались 
сведения о графе Румянцеве, а во второй – о графе Нарбонне. Александр Павлович 
тут же стал жадно читать тексты записок. Потом он стал расспрашивать меня, знаю 
ли я чтонибудь о том, с чем приехал в Вильну Нарбонн.
     Я отвечал, что, конечно, он приехал с целью выведать чтонибудь о 
состоянии нашей армии. При этом он, видимо, сделает и какието официальные 
предложения, но в чем они будут заключаться, сейчас сказать достаточно сложно.
     Так, на одной из станций по пути в Вильну, в разговоре со старым 
фельдшером Нарбонн, по донесению наших людей, сказал, что скоро будет мир.
     По прибытии в Юрбург в беседе с одним бухгалтером он выразился более 
половинчато: «Бог знает, мир ли я везу или войну».
     А иногда, по пути сюда, граф высказывался целиком мирно: «Мой великий 
император отправил меня с письмом к своему любезному брату императору 
российскому».
     «Так что ясное представление о намерениях французской стороны, – заключил 
я свой рассказ, – пока не складывается. Слишком много неясностей, слишком много 
противоречий».
     И добавил потом: «Возможно, граф Нарбонн специально запутывает нас, а сам 
хочет узнать поболее».
     Государь в знак согласия кивнул головой. Кажется, он думает сходным 
образом.
     Вообще я давно дивлюсь, насколько Александр Павлович обладает