канцлер Николай Петрович Румянцев. Мысль крамольная, дикая, но, увы, не 
беспочвенная.
     Дома меня дожидался полковник Розен, как всегда, неутомимый и 
исполнительный.
     Сияя, он тут же сообщил мне, что шевалье де Местр является полковником 
французской службы, что он послан, судя по всему, варшавским резидентом 
Биньоном и что сегодня шевалье встречался в городском саду с аббатом Лотреком, 
графом де Шуазелем и месье Вуатеном, учителем.
     Де Местр вручил графу де Шуазелю небольшой пакетик, перевязанный синей 
бечевкой – видимо, это были новые инструкции, посланные из Варшавы. А один 
маленький конвертик шевалье передал месье Вуатену.
     Что ж, появление у нас шевалье де Местра – новость совсем не плохая, 
скорее уж напротив.
     Группа виленских бонапартистов все разрастается. Чем их больше, тем больше 
будет наш улов. А они, судя по всему, все будут прибывать и прибывать. Милости 
просим, господа, мы вас ждем с распростертыми объятиями. Военная полиция при 
особе военного министра готовится к приему гостей. Уж мы постараемся принять 
вас на славу.
     Когда Розен ушел от меня, я тут же набросал записку к сыну аптекаря и по 
возможности просил выяснить хотя бы примерное содержание того конверта, который 
шевалье де Местр вручил месье Вуатену во время их свидания в городском саду. Я 
чувствую, что там могло быть письмо для графа Румянцева.
     
     
Мая 1 дня. Семь часов вечера

     Именно так все и вышло. Я был совершенно прав, хотя сам не оченьто верил 
в свою правоту, полагая, что та шальная мыслишка залетела, и не более того. Но 
получилось иначе.
     Около одиннадцати ко мне прибежал необычайно возбужденный сын аптекаря, и 
вот что он рассказал, спеша и задыхаясь (при этом лицо даже не горело, а пылало,
 глаза же, казалось, вотвот готовы были выскочить из орбит).
     Вчера после ужина канцлер Румянцев позвал к себе в кабинет месье Вуатена и 
его.
     В самом центре громадного письменного стола находился распечатанный 
конвертик (это был именно тот, что передал шевалье де Местр), а рядом лежал 
лист, весь исписанный рукой человека, которая заставляла сотрясаться всю Европу.
 Да, то было письмо самого Бонапарта.
     Канцлер указал рукой на раскрытый лист и сказал, что получил письмо от 
императора Франции.
     Далее он сообщил, что император отправляет в Вильну своего специального 
посланника графа Нарбонна и заботу о нем поручает моим людям.
     – А это ведь вы, – прибавил Румянцев, глядя на месье Вуатена и сына 
аптекаря, который ныне являлся секретарем Вуатена и его клевретом. – И вам я 
поручаю заботу о безопасности графа де Нарбонна и том, чтобы нежелательные 
взгляды и чересчур любопытные уши ничего не выведали.
     Еще канцлер добавил, что граф де Нарбонн выехал из Дрездена вчера ночью.
     Доставленные сыном аптекаря сведения были настолько важными, и я был 
настолько взволнован, что у меня даже не было сил понастоящему поблагодарить 
мальчика (но это я еще непременно сделаю).
     Во рту пересохло, язык онемел. Я потряс сыну аптекаря руку, судорожно 
обнял его, нервно похлопал по плечу и опрометью кинулся к Виленскому замку.
     Государь, кажется, тоже был потрясен услышанным, но принял происшедшее 
более спокойно, чем я. Во всяком случае, способность думать и говорить ясно 
отнюдь не оставила его в эти минуты.
     Александр Павлович улыбнулся и сказал мне ласково:
     – Не волнуйся, голубчик. Конечно, чрезвычайно неприятно, что канцлер 
Российской империи находится в переписке с Бонапартом, кажется, собирающимся 
эту империю разрушить. Но отрадно то, что мы знаем, пусть и в общих чертах, 
содержание письма, присланного Бонапартом к графу Румянцеву. Кроме того, мы 
знаем и то, кто передал это письмо. У нас есть человек, который, надеюсь, и в 
дальнейшем будет сообщать нам сведения исключительной ценности. И, наконец, мы 
своевременно узнали о приезде в Вильну графа де Нарбонна, и у нас есть 
возможность подготовиться к встрече с эмиссаром императора Франции.
     Слова, сказанные Александром Павловичем, меня совершенно успокоили. 
Конечно, тут сыграл свою роль ласковый, мягкий тон государя, но главное – смысл 
его слов, исключительная ясность того, как он говорил.
     Я вернулся к себе и тут же написал записку майору Бистрому.
     Сообщил ему, что граф де Нарбонн уже выехал и что нужно готовиться к его 
встрече, напомнив, что графа с его свитой необходимо пустить непролазными 
проселками – просчета тут быть никак не должно.
     
     
Мая 2 дня. Одиннадцатый час ночи

     Завтракал с полицмейстером Вейсом в трактире Кришкевича.
     Вейс рассказал мне, что получил сегодня утром письмо из Берлина от 
оберполицмейстера Грунера уведомление, что генераладъютант Бонапарте граф де 
Нарбонн уже отправился в Вильну.
     Грунер известил также Вейса, что в свите графа де Нарбонна находятся