А в руке экономки аббата Лотрека – неизменно плетеная корзинка, плотно 
прикрытая опять же голубым платком.
     К девяти часам вечера ко мне прибежал аптекарь. Он весь запыхался. Лицо 
его было залито потом. Видно было, что он страшно спешил.
     Невероятно, но аптекарь принес записку от своего сына из Варшавы. 
Жидовская почта – это чтото совершенно фантастическое, немыслимое, такое, во 
что трудно поверить.
     И второе. Мальчишка уже успел узнать, что письма из Вильны присылает в 
Варшаву аббат Лотрек.
     Вырисовывается весьма стройная картина.
     Поляки и вообще все, сочувствующие Бонапарту, здесь собирают сведения, 
которые, видимо, хранятся в доме у купца Менцеля. Потом приходит эта чертовка 
Алина (а это несомненно она, точно она), все забирает и передает аббату Лотреку,
 который сам боится теперь появляться у Менцеля. Аббат же пересылает добытый 
материал французскому резиденту в Варшаве барону Биньону.
     Завтра на рассвете беру караульных и наношу визит аббату Лотреку.
     Я попросил Станкевича узнать, в какое время экономка обычно выходит из 
дому. Он уже ответил мне, ссылаясь опятьтаки на горничную, что происходит это 
около восьми часов утра.
     
     
Апреля 23 дня. Полдень

     Полковники Розен и Ланг прибыли ко мне ровно к семи часам утра, как мы с 
ним и уславливались накануне. С ним были три караульных солдата, но они 
остались ждать внизу. Полковники же поднялись ко мне, мы с ними еще успели 
выпить чаю и закусить баранками.
     Предварительно я заказал большую дорожную карету с занавешенными окошками 
– за кучера должен был быть один из караульных.
     В половине восьмого утра мы все погрузились в карету, и гдето без десяти 
восемь я уже стоял перед особнячком аббата Лотрека. Ждать пришлось совсем не 
долго.
     Минут через пять двери открылись, и выпорхнула Алина. Никаких сомнений не 
было. Конечно, это была она, пусть и закутанная в неизменный голубой платок, 
столь шедший к ее глазам.
     Я подбежал к Алине, схватил ее за плечи и рывком швырнул ее в карету. 
Девушка не успела издать ни звука, только корзина вывалилась из ее нежнейших 
ручек и покатилась по тротуару.
     Как только тело девушки плюхнулось на дно кареты, кучеркараульный яростно 
хлестнул плетью, и мы тут же рванули.
     Доехали совершенно благополучно.
     Допрашивал я Алину в своем кабинете и без свидетелей – Розен и караульные 
остались ждать за дверьми.
     – Графиня Коссаковская, – сказал я. – Приближается война. Вам опасно 
оставаться в приграничной территории. Вы будете высланы из Вильны, и немедленно.
 Этого требуют соображения безопасности Российской империи. Во избежание очень 
крупных неприятностей для вас лично и для всего вашего семейства вы сейчас 
напишите бумагу, в коей уведомите ваших виленских друзей, что получили срочное 
задание и посему отбываете из этих мест, а что ваши обязанности здесь будет 
исполнять Степан Григорьевич Шлыков.
     Уже через час Алина тряслась в карете, прикованная одной рукой к креслу. 
Напротив нее сидел офицер виленской полиции, приставленный к ней полковником 
Розеном.
     Путь был не близкий. Я приказал отвезти графиню Коссаковскую в одну из 
центральных губерний, с глаз долой.
     Тем временем я вызвал к себе поручика Шлыкова, одного из лучших моих 
сотрудников. Когда он явился, я сообщил о провале курьера виленских 
бонапартистов и вручил ему записку, которую мне удалось вырвать у прелестной 
Алины. И еще я сказал ему:
     – Теперь курьером будете вы, любезнейший. А для меня будете делать копии 
со всех донесений, которые вам будут давать у Менцеля. И не забывайте, Шлыков, 
что отныне вы – сторонник Бонапарта. Я верю в вас, верю, что не подведете меня. 
А это вам на необходимые расходы.
     И вручил ему кошелек, туго набитый червонцами.
     
     
Апреля 23 дня. В одиннадцатом часу ночи

     Днем заходил полицмейстер Вейс. Он доложил, что купец Менцель ни с кем 
более не встречается.
     На экономку же аббата Лотрека, которая каждое утро являлась в дом Менцеля, 
наши люди не обратили никакого внимания. Хороши же они после этого! Где были их 
глаза? Возмутительное разгильдяйство.
     В пять часов пополудни я пришел к государю, и мы с ним гуляли в парке.
     Естественно, не называя Алины, я рассказал, что курьер виленских 
бонапартистов разоблачен, пойман и что на его место удалось провести моего 
сотрудника Шлыкова.
     – Каков он? Справится? Его не разоблачат? – озабоченно осведомился 
государь.
     – Ваше величество, поручик Шлыков сообразителен, инициативен и