Я никогда  не  искал  специальной  информации.  Я  создавал  свое
собственное  мнение  по  данному вопросу,  рисовал в своем воображении
полные картины общего направления  на  основе  различных  сообщений  и
слухов. Я никогда не задавал специальных наводящих вопросов.
     В эти дни политического волнения отдельные  новости  имеют  очень
маленькую внутреннюю ценность, но могут быть важными и секретными. Это
потому,  что  даже  важное  решение  может  быть  внезапно   изменено.
Например,  правительство  или армия захотят быть упорными,  но внешние
обстоятельства часто вынуждают изменить  это  желание.  Поэтому  более
важным  моментом является установление общего направления,  чем точное
выяснение того, что было сказано или что было решено".
     Исключительная проницательность,   аналитический   склад  ума  не
требовали никаких ухищрений при поиске  и  оценке  нужной  информации;
добытые   сведения   он   сопоставлял   с   другими  данными  и  делал
предварительную оценку; затем все обсуждалось с официальными лицами из
разных учреждений и правительственных кругов; к Зорге поступали четкие
и окончательные оценки.
     Во всем  жертвенном  величии  встает  перед нами фигура художника
Мияги,  второго  японского  друга  Зорге.  Он  хотел  создавать  новое
пролетарское  искусство,  а  приходилось малевать портреты генеральш и
генералов.  "Любуюсь сразу и луной,  и снегом,  и цветами",  -  горько
шутил  он.  Все последнее время Мияги рвался на Окинаву к престарелому
отцу,  с которым не виделся пятнадцать лет,  но  события  громоздились
одно  на другое,  и отъезд приходилось каждый раз откладывать.  В 1938
году пришло  известие:  отец  умер.  Мияги  тяжело  переживал  утрату.
Обострился процесс.  Художник харкал кровью.  Он понимал, что короткая
жизнь подходит к концу, а потому старался сделать как можно больше для
организации. Когда Зорге хотел устроить его в туберкулезный санаторий,
Мияги отмахнулся: "Мне здесь веселее..."
     1938 год был несчастным для организации: мотоциклетная катастрофа
Зорге,  от которой он едва оправился; смерть отца художника и резкое в
связи с этим ухудшение здоровья Мияги; крупная неприятность у Бранко и
Эдит,  закончившаяся полным разрывом;  и в довершение всего  появились
признаки  тяжелого  сердечного  заболевания  у Макса.  Если первый год
радист еще как-то держался,  то потом дела  пошли  все  хуже  и  хуже.
Кончилось  тем,  что  доктор  Виртс  уложил  Клаузена  на три месяца в
постель.  И все  три  месяца  делал  уколы,  прикладывал  лед.  Лежать
разрешалось только на спине.  Всякое движение отзывалось резкой болью.
Но события не ждали.  Макса никто не мог заменить.  Тогда он заказал в
своей  мастерской  специальную полку-парту для работы в кровати.  Анна
устанавливала полку прямо над грудью  мужа.  Сеансы  передачи  длились
иногда несколько часов. Анне то и дело приходилось менять лед, так как
Макс скрежетал зубами от боли.  После каждого сеанса состояние  сильно
ухудшалось,  и  врач  даже  хотел  приставить  к  больному специальную
сиделку из японок.  Клаузен  воспротивился.  Сказал,  что  не  выносит
посторонних  и  бывает  спокоен  лишь тогда,  когда рядом Анни.  "Анни
оказывала мне при этом  большую  помощь.  Она  уже  могла  собирать  и
устанавливать мой передатчик,  антенну и т. д. Лежа в постели, я делал
шифровки на этой доске.  Затем Анни устанавливала у  моей  постели  на
двух  стульях  передатчик и приемник,  и я начинал передачу.  Во время
болезни  Рихард  давал  мне  для  передачи  только  самые   актуальные
сообщения..."
     А другие, неактуальные, но очень важные? Документы, фотопленки?..
Их  иногда  отвозила  в Шанхай Анна.  Семья Клаузенов обеспечивала все
виды связи с Центром.  И даже тогда,  когда Зорге  отправил  Макса  на
несколько недель в Арконэ на воды, радист приезжал два раза в неделю в
Токио и вел передачи.
     Анна совсем освоилась в незнакомой обстановке.  Усиленные занятия
немецким языком дали  свои  результаты:  в  колонии  ее  принимали  за
настоящую немку.  "Как-то председательница женского немецкого общества
фрау Этер спросила меня,  почему  я  не  имею  детей,  и  посоветовала
обзавестись  ими,  так как "нашей стране" нужны дети,  они будут иметь
счастливое будущее.  Это подтвердило лишний раз,  что они считали меня
своей.  У  японцев  я  была  зарегистрирована как немецкая гражданка -
финка".
     В Японии  каждый  европеец обязан держать японскую прислугу,  как
известно,  состоящую на службе в полиции. Клаузены преднамеренно сняли
дом,  где  не  было  лишней  комнаты.  Прислуге  вменили в обязанность
приходить в определенный час и после уборки немедленно удаляться,  так
как хозяин производит опыты и мешать ему нельзя.
     Вспомнив Красный  Кут,  Анна  завела   кур.   Полицейские   часто
любовались   белыми  несушками  и  огнеперым  петухом,  всегда  охотно
объясняли,  где  раздобыть  корм  для   птиц.   Крестьянская   идиллия
располагает к доверию. Сразу видно, фрау из сельской местности.
     Часто Анна появлялась  на  улицах  Токио  с  узелком-фуросики.  В
узелке  находилась  корзинка  с  фруктами или кормом для кур.  Если бы
полицейский не поленился запустить руку в корзинку, он обнаружил бы на
дне аккуратные коробочки, а в них - передатчик и приемник. Иногда Анна
переносила аппаратуру на другие конспиративные квартиры в чемоданчиках
и сумках для продуктов.  "Было и так,  что однажды я встретилась, имея