евольно пробежал холодок – таким ненавистным показался ему, Николаю 
Кузнецову, незнакомый человек, стоящий перед ним во весь рост. Но с точки 
зрения разведчика Николая Васильевича Грачева лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт 
выглядел превосходно. Подтянутый, строгий, по-мужски привлекательный. Форма 
сидит, словно родился в ней. Погоны, пуговицы, ремень с пряжкой, орел над 
правым карманом, сжимающий в когтях свастику, петлицы – все в полном порядке. 
Под левым карманом наглухо приколот «Железный крест» первого класса. В петлю 
второй пуговицы продернута красно-бело-черная ленточка второго.

Будущий партизанский врач Альберт Цессарский вспоминал много лет спустя, как он 
впервые увидел Кузнецова в немецкой форме:

«…Я просто не верил своим глазам. Он гордо запрокинул голову, выдвинул вперед 
нижнюю челюсть, на лице его появилось выражение напыщенного презрения.

В первое мгновенье мне было даже неприятно увидеть его таким. Чтобы разрушить 
это впечатление, я шутливо обратился к нему:

– Как чувствуете себя в этой шкурке?..

Он смерил меня уничтожающим взглядом, брезгливо опустив углы губ, и произнес 
лающим, гнусавым голосом:

– Альзо, нихт зо ляут, герр арцт! (Но не так громко, господин доктор!)

Холодом повеяло от этого высокомерного офицера. Я физически ощутил расстояние, 
на которое он отодвинул меня от себя. Удивительный дар перевоплощения!»

Перед зеркалом Кузнецов расхаживал часами, отрабатывая движения, позы, манеры. 
Учитывалось все: в русской армии, например, по стойке «смирно» всегда 
полагалось руки плотно прижать к телу, в германской прижимали только ладони, 
локти же при этом выворачивались наружу, отчего по-петушиному выпячивалась 
грудь.

То, что Кузнецов был человеком штатским, неожиданно кое в чем помогло: 
кадровому советскому офицеру самое обычное воинское приветствие, которое после 
многих лет службы отдается под козырек всей ладонью, конечно, совершенно 
механически, переделать на немецкое было бы чрезвычайно трудно.

В сущности, Николай Иванович занимался сейчас уже мелочами, но их, этих мелочей,
 было такое огромное множество, что, в полном соответствии с законами 
диалектики, количество перерастало в качество: именно их точное и полное 
соответствие и должно было превратить сугубо штатского русского человека в 
кадрового прусского лейтенанта. И любая из этих мелочей могла бы провалить 
разведчика: вздумай он взять под козырек полной ладонью, как того требует Устав 
Красной Армии, на улице Ровно его немедленно изобличит даже не опытный 
следователь контрразведки, а первый же встречный рядовой солдат.

Запоминать, запоминать, запоминать…

Адреса магазинов, в которых мог покупать перчатки лейтенант Зиберт. Названия 
ресторанов, где он мог бывать с девушками. Результаты футбольных матчей, 
которые он мог видеть. Мелодии популярных песенок, которые он мог слышать.

Еще в школе Николай привык не просто зубрить, но непременно использовать 
какой-либо собственный метод, помогавший лучше овладеть предметом. Теперь он 
тоже придумал своеобразный метод более успешного перевоплощения в личность 
другого человека: он внушал себе, что все, что он штудирует, – это не новое, 
глубоко чуждое ему, но нечто действительно бывшее когда-то с ним, как с 
Зибертом, и это нужно не разучивать вовсе, а как бы лишь припомнить.

Час за часом, день за днем…

Долбежка уставов, чтение ворохов иллюстрированных журналов, просмотр трофейной 
кинохроники и снова долбежка, на сей раз с внесением поправок после встреч с 
настоящими гитлеровскими офицерами.

Русскую литературу старался не читать, чтобы не «отключаться», не выбиваться из 
русла, по которому шел все более и более уверенно, ограничивался лишь беглым 
просмотром московских газет.

А газеты и радио приносили в то лето дурные вести: немцы наступали. 19 мая 
Красная Армия оставила Керчь. 4 июля после неслыханной по героизму обороны 
завершилась вторая Севастопольская страда. 24 июля сдан Ростов. Неудачи под 
Харьковом и Воронежем. Немцы заняли Донбасс, вышли к Сталинграду и Кавказу.

На всех фронтах шло грандиозное сражение, а Николай Кузнецов готовил и готовил 
себя к исполнению роли офицера пока все еще одерживающей победы германской 
армии. Иногда становилось настолько муторно, что Николай Иванович еле подавлял 
нестерпимое желание бросить все к черту, отказаться от задания, про