рили, что они могут простить вам 
политическую измену, но не личную. Что вы можете сказать о тех, кого оставили 
там, - о семье и друзьях, которые доверяли вам? Какие чувства вы испытывали по 
отношению к этим людям? Правда ли, что один человек написал вам из Бейрута: 
"Все это время вы, должно быть, исподтишка смеялись над нами"? 

Филби: Да, это написал американец Майлс Коупленд. Но это неверно. Я не смеялся 
над ними. Для меня всегда существовало как бы два плана - личный и политический.
 Когда они сталкивались, приходилось выбирать политику. Такое столкновение 
бывает очень болезненным. Мне не нравилось обманывать людей, особенно друзей, и 
вопреки бытующему у некоторых мнению я всегда очень переживал, когда вынужден 
был это делать. Но переживают и солдаты, если они порядочные люди, когда на 
войне им приходится убивать. 

Найтли: Итак, вы уехали из Бейрута в Россию. Как вы это сделали? По морю или по 
суше? 

Филби: Это вопросы оперативной деятельности КГБ, которые я не имею права 
обсуждать. 

Тот факт, что британскому правительству потребовалось целых два месяца для того,
 чтобы сообщить об исчезновении Филби, и что о нем было объявлено не раньше 
начала июня, когда стало известно, что он находится в Москве, способствовал 
появлению многочисленных гипотез о маршруте его побега. Но его утверждение, что 
в январе этого года (почти наверняка 27 января) исполняется 25 лет с момента 
его прибытия, в Советский Союз, означает, что прибыл он туда через несколько 
дней после бегства из Бейрута, а не через несколько недель или месяцев. 
Вероятно, самая правильная версия лежит на поверхности. В ночь на 23 января в 
бейрутской гавани находилось советское грузовое судно, которому понадобилось не 
менее пяти дней, чтобы добраться до ближайшего советского порта на Черном море. 


Найтли: Вас вывезли на советском грузовом судне? 

Филби: Не имеет значения, как я добрался до Советского Союза. Это несущественно.
 Но я хочу, чтобы вы записали поточнее, что произошло по прибытии сюда. 
Представьте себе разгар зимы, пять часов утра, небольшой пограничный пост. Стол,
 несколько стульев, печка, которая топится углем. На печке кипит чайник, в 
воздухе плавает табачный дым. Меня ждут три или четыре милиционера и сотрудник 
госбезопасности, знающий английский. Его специально прислали из Москвы, чтобы 
встретить меня. 

По завершении формальностей я извинился за свое прибытие. Сказал, что хотел 
остаться на Западе и продолжать работу, но попал в слишком затруднительное 
положение. Мой коллега из Москвы, должно быть, заметил, что я чересчур 
нервничаю. Он положил мне руку на плечо и произнес слова, которые я до сих пор 
помню: "Ким, ваша миссия закончена. В нашей службе существует правило: как 
только тобой начинает интересоваться контрразведка - это начало конца. Нам 
известно, что британская контрразведка заинтересовалась вами в 1951 году. А 
сейчас год 1963-й - прошло 12 лет. Дорогой Ким, за что же вы извиняетесь?" 

Найтли: Итак, вы, полковник КГБ, приехали домой, в Москву? 

Филби: Да, и какое-то время все шло чудесно. Напряжение, которое я испытывал 
все эти годы, исчезло, я должен был проделать массу интересной работы - 
записать все, что мне было известно, все, что я пережил. Свои воспоминания и 
эмоции я излил на бумаге. На это у меня ушло что-то около трех лет. Теперь 
история моей жизни и деятельности в качестве сотрудника разведки хранится 
где-то в архивах КГБ. Это было действительно хорошее время, я прекрасно себя 
чувствовал, работа доставляла мне удовольствие. 

Потом, примерно году в 1967-м, положение изменилось. Зарплату я получал 
регулярно, как и прежде, но работы становилось все меньше. Создавалось 
впечатление, что в КГБ не представляют, каковы мои потенциальные возможности. Я 
почувствовал разочарование, впал в депрессию, ужасно пил и, что еще хуже, начал 
сомневаться, правильно ли я поступил. Видите ли, я никогда ничего не принимал 
на веру. 

По иронии судьбы (возможно, это типично для запутанного мира секретных служб) в 
то самое время, когда западные разведывательные агентства были обеспокоены тем, 
какую серьезную угрозу представляет собой находящийся в Москве Филби (ходили 
слухи, будто он руководит британским отделом КГБ), он пребывал в бездействии. 

Найтли: Возможно, в КГБ считали, что к этому времени ваши знания устарели? 

Филби: Бессмысленно вообще говорить, что знания в области разведки устаревают. 
Даже сегодня мое мнение по некоторым вопросам ценится весьма высоко у меня 
сохранился инстинкт, ощущение ситуации. 

Найтли: А сомнения? 

Филби: Сомнения - вещь ужасная. Благотворно повлияла на меня встреча с Грэмом 
Грином, произошедшая несколько лет назад. Впервые за долгие годы нашей дружбы 
мы смогли откровенно говорить друг с другом. Обсудили вопрос о сомнениях, 
имевший такое большое значение для нас обоих. О тех сомнениях, которые 
беспрестанно испытывали мы оба: он - как католик, я - как коммунист. 

Пытаясь преодолеть это состояние, я начал путешествовать. Объехал весь 
Советский Союз, но мне не стало легче. Не знаю, как долго продолжались бы мои