Расцветом политической разведки надо считать эпоху Людовика XIV, а у нас – 
Екатерины Великой, когда в Польше, например, мы распоряжались как у себя дома.
     Печально работала наша политическая разведка перед Русскояпонской войной, 
в которую мы вступили, не спросясь броду. Если бы мы отдавали себе отчет в 
недружелюбном к себе отношении и Англии, и С.А.С. Штатов, то вероятно нашли бы 
способ мирным путем ликвидировать политические несогласия с Японией. Также 
неудовлетворительно работала наша политическая разведка перед Великой войной. 
Если бы мы знали наперед, что в результате Великой войны будет крушение трех 
серединных империй, в том числе и нашей, к чему приложили руки и наши союзники, 
то едва ли мы начали бы эту войну, какими бы гуманными лозунгами они нас ни 
манили. Еще печальнее результаты политической разведки в Добровольческой армии. 
Для каждого участника Белого движения священны лозунги борьбы с большевиками, 
запечатленной кровью ее бесчисленных павших и замученных героев за дело 
освобождения поруганной Родины. Но совершенно с другой, чисто меркантильной, 
точки зрения смотрели на нашу эпическую борьбу якобы идейно помогавшие нам 
союзники. В июле 1919 года на сделанный в английском парламенте запрос 
правительству по поводу английской политики по отношению к большевикам военный 
министр Черчилль дал нижеследующие разъяснения: «Меня спрашивают, почему мы 
поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина, когда первый министр (Ллойд 
Джордж) придерживается мнения, что наше вооруженное вмешательство было бы актом 
величайшей глупости. Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был 
заключен БрестЛитовский договор, в России были провинции, которые не принимали 
участия в этом постыдном договоре и они восстали против правительства, его 
подписавшего.
     Позвольте мне сказать вам, что они образовали армию по нашему наущению и, 
без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась 
для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали 
этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили бы нашу 
блокаду. Они получили бы доступ к хлебным запасам Дона, к минеральным 
богатствам Урала, нефти Кавказа. Они снабдили бы себя всем тем, чего в течение 
почти четырех лет наша блокада их лишала. Таким образом, восточный фронт нами 
был восстановлен не на Висле, а там, где германцы искали продовольствия. Что же 
случилось затем? Большевизм хотел силой оружия принудить к послушанию 
восставшие против него окраины, сопротивлявшиеся ему понашему наущению.
     Если после того, как восставшие окраины, подвергаясь риску, оказали нам 
помощь, мы сказали бы им: «Благодарствуйте, мы очень благодарны вам, вы 
послужили нашим целям, но теперь вы нам больше не нужны и пусть большевики 
режут вас», – тем самым мы высказали бы зложелательность с того момента, как мы 
их просили и обещали помощь? и в особенности после того, как они предприняли 
этот шаг и способствовали тем столь много победе союзников. Наша обязанность 
оказывать им помощь» («Times», 30 июля 1919 года).
     На выраженное некоторыми членами английского парламента опасение, не 
слишком ли дорого будет стоить англичанам оказываемая адмиралу Колчаку помощь, 
тот же военный министр Черчилль прибавил: «Эти посылаемые снаряды являются 
избытком запаса английской армии; продать этот избыток на рынке нельзя, если же 
хранить снаряды в Англии, то парламенту придется ассигновать деньги на 
постройку сараев и нанимать присмотрщиков за хранением, а потому такая посылка 
снарядов не может считаться убыточной для английской нации».
     То же почти говорит английский лорд Мильнер в своем письме от декабря 1918 
года к одному английскому корреспонденту: «Вы спрашиваете, какое право имеем мы 
посылать наши войска для вмешательства во внутренние дела России и сколько 
времени это будет продолжаться после заключения перемирия? Ваш вопрос 
показывает, что вы ошибочно понимаете факт и деятельность английского 
правительства. Мы хотели как нельзя дольше воздержаться от вмешательства в дела 
России. Но мы имели нравственную обязанность спасти чехословаков*, и была 
срочная военная необходимость помешать обширным провинциям России, боровшихся 
против большевиков, быть захваченными большевиками и тем устранить возможность 
передачи ресурсов Германии. Я не говорю уже об огромных военных запасах, нам 
принадлежащих и находившихся во Владивостоке и Архангельске, которые большевики 
хотели передать Германии. Наше вмешательство увенчалось успехом. Чехословаки 
были спасены от истребления. Ресурсы Сибири и Украины не попали в руки 
неприятеля, и мы помешали, чтобы южные порты России сделались базами германских 
подводных лодок. Вот те наши результаты, которые помогли поражению Германии» 
(см. «Journal de Geneve», 20.12.1918 г., Лондон, 19.12.1918).
     В 1920 году 2 августа при голосовании в английском парламенте кредита в 
200000 фунтов стерлингов на расход по перевозке чехословацкого корпуса из 
Сибири в их отечество член английского парламента Малон указал, что этот корпус 
был употреблен в Сибирь на нелегальные работы (illigal work), каковое замечание 
было тотчас же остановлено председателем, предложившим гну Малину вопрос, не 
забыл ли гн Малон своей присяги верности английскому королю (см. «Morning 
Post», 3.8.1920, стр.3)– Примеч. автора.
     Были однако и правдивые англичане как автор книги «Правда об интервенции в 
России» («The truth of the intervention in Russia», Bern, Promachos House, 
1918) Филипп Прайс, который между прочим говорит в ней: «Как человек, проживший 
эти четыре года в России и видевший страдания русского народа, я категорически 
заявляю, что анархия и голод, теперь (в 1919 году) царящие в России, суть 
последствия преднамеренной работы европейских правительств, и в этом отношении 
английское правительство, а равно и германское вели себя как коршуны одной и 
той же стаи, и то что Германия делала на Украине, Англия делала то же самое в 
Сибири и к востоку от Волги».