е с ним. Старались взять как можно больше родственников. А когда его 
освободили, много народу собралось проводить его, потому что он помогал всем, 
кому мог. Начальнику тюрьмы, например, делал контрольные работы и давал 
полезные советы, что позволило ему заочно закончить юридический институт. 
Словом, это был человек, нацеленный на служение Родине. Когда он вышел из 
тюрьмы, здоровье его было подорвано: так же, как его отец, он страдал язвой 
желудка. После освобождения вся его энергия и все силы были направлены на одну 
цель — реабилитацию. Он писал ходатайства по административной линии и всегда 
получал однозначный ответ: подождите, сначала вас реабилитирует партия, а потом 
уже и мы. И только после его кончины нам позвонили из конторы Пельше и 
спросили: «Вы знаете, какого человека мы потеряли?» Мы-то как раз знали об этом.
 Нам ответили: «Да, мы припозднились». Я хочу отметить, что такое возможно 
только в нашем государстве Ведь реабилитацию закончили только в 1990 году. 
Некоторые говорили: «Вы с ним осторожнее, знаете, реабилитировали из КГБ». Не 
умеем мы ценить людей. Ведь не секрет, что он участвовал в подготовке 
ликвидации Троцкого. Но ведь это был приказ. Интересно, кто бы осмелился не 
выполнить приказ Сталина?!
 Узнали мы об этом значительно позже, когда приехал Рамон Меркадер и спросил: 
«А где комерадо Леонидос?» Он перед нами стоял со звездой Героя Советского 
Союза, а комерадо Леонидос в это время почему-то сидел в тюрьме?! Ему тоже это 
было непонятно. Это все история. К ней надо подходить очень осторожно. Рамон 
Меркадер похоронен на одном из московских кладбищ под фамилией Романа Ивановича 
Лопаса. Я езжу к нему на могилу. Ну, это неважно. Когда у Леонида была беседа 
со Сталиным на эту тему, тот сказал: «Партия всегда вам будет благодарна, ваше 
имя будет вписано в историю золотыми буквами. И ваше имя будут помнить не 
только ваши дети, но и ваши внуки». Имя действительно будет вписано в историю, 
но в 1951 году он его посадил, а Хрущев сделал то же самое в 1953-м. И все 
припозднились оправдать его.
  ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ МОРДВИНОВ 
  « Яродился 23.04.1896 года в деревне Бурнашово Верхне-Удинского уезда 
Тарбагатайской волости. Отец мой, Иван Ильич, имел бедняцкое хозяйство, которое 
бросил и поступил рабочим на Николаевский винокуренный завод А.К. Кобылкина. 
Свою мать я не помню, она умерла, когда мне было 2—3 года. После смерти отца 
мне было 7 лет.
 Трудовую жизнь я начал очень рано, с 5-классным образованием, работая с 
детства то на заводе, приучаясь к ремеслу, то мальчиком-учеником в магазине, а 
затем в фирме «Духай» в Чите. Урывками я пополнял самообразование, но мне не 
удалось осуществить свою мечту — поступить в городское или ремесленное училище, 
т.к. приходилось работать, чтобы существовать, и еще помогать младшей сестре.
 В 1915 году досрочно я был призван в армию и после двухмесячной муштры с 
маршевой пластунской ротой попал на Юго-Западный фронт в 75-й Сибирский 
стрелковый полк в команду конных разведчиков, т.к. с детства был хорошим 
наездником.
 В дни Великой Октябрьской революции я, как фронтовик, был за большевиков и с 
оружием в руках принимал активное участие в борьбе за Советы, участвовал в 
ликвидации контрреволюционной верховной ставки генерала Духонина в Могилеве и 
борьбе с контрреволюционными корниловскими войсками, охранявшими ставку, 
«дикой» дивизией и прочее.
 В декабре 1918 года я участвовал в подавлении юнкерского восстания в Иркутске.
 С апреля 1918 года я был привлечен к оперативной работе в Забайкальской 
областной Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и 
саботажем (ЧК). Здесь я был принят в июне 1917 года в члены партии.
 Выполняя задание руководства ЧК, я со своим помощником Митей Ждановым в 
августе 1918 года, когда чехи наступали с запада, а японцы с востока, проник в 
стан врага и, выполняя роль связного между отрядами., анархистов и штабом 
белогвардейского подполья в Чите, вскрыл заговор анархистов и подготовленное 
белогвардейское восстание.
 Заговор и восстание были ликвидированы, что обеспечило эвакуацию советских 
организаций, припасов и наших войск на Амур.
 После падения советской власти на Дальнем Востоке я с основной группой 
работников Читинской ЧК, возглавляемой Григорием Трофимовичем Перевозчиковым, 
ушел в тайгу в районе ст. Гондати (ныне Шимановская). Здесь по заданию партии я 
налаживал связи в казачьих хуторах по Амуру и с китайской стороной.
 В декабре 1918 года мною был сформирован партизанский отряд, которым я 
командовал. Дрался с японцами и белогвардейцами до 1920 года.
 В 1920 году на Восточно-Забайкальском и Амурском фронтах я командовал 1-й 
Амурской кавалерийской бригадой и одновременно по заданию командования 
организовал и руководил разведкой фронта. Здесь мною были выполнены два 
спецзадания командования. У меня до сих пор осталась книжка полевых донесений, 
в которой сохранились копии донесений в штаб фронта. В них сообщалось о том, 
что японцы меня расстреляли. Выполнение этих заданий имело важное политическое 
значение, обеспечивало успешное начало переговоров и последующее заключение 
перемирия с японцами.
 …В дальнейшем перемирие было заключено.
 Выполнение второго задания было связано с тем, что, проникнув глубоко в тыл 
врага, я подчинил себе белогвардейский гарнизон Нерчинска. Это обеспечило успех 
ликвидации «читинской пробки», семеновцы были отсюда выбиты, и учредительное 
собрание ДВР собиралось не в семеновской Чите, как хотели японцы, а в городе, 
занятом нашими амурскими и забайкальскими партизанами.
 После ликвидации «читинской пробки» я был начальником транспортного отдела 
Госполитохраны ДРВ (ЧК).
 В конце 1921 года на Восточном фронте под Хабаровском я был комиссаром Особого 
Амурского полка, сведенного из третьей Амурской дивизии. С этим полком я 
участвовал в знаменитых имском и волочаевских боях и в «босом» походе полка 
через ситухимскую тайгу в апрельскую распутицу 19