аром с воздуха сделали выбранное 
место непригодным. Пришлось изыскивать другой способ. После переговоров с 
Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный лагерь и совершить 
250-километровый переход на север. Там в окрестностях Дювабурга, возле прежней 
русско-литовской границы, находилось несколько озер, которые замерзали в начале 
декабря. Когда лед достаточно окрепнет, озера превратятся в подходящие 
аэродромы для транспортных самолетов. Проделать столь долгий путь в тылу врага 
— дело непростое. Шерхорн предложил разделить отряд на две маршевые колонны. 
Первой, под командой моего офицера С, надлежало идти прямо на север. Вторая, 
под командованием Шерхорна, должна была идти параллельным курсом, но немного 
позади. Следовало снабдить людей теплой одеждой и прочими необходимыми 
материалами. (Хорошо еще, что Скорцени не написал о своем личном присутствии в 
лесу и о беседе с Шерхорном. — Э.Ш.) Для двух тысяч человек такая операция 
требовала огромного количества вылетов. Мы. послали им девять радиопередатчиков,
 чтобы при дроблении отряда каждая часть имела бы связь с другими и с нами.
 Поздней осенью 1944 года колонны немцев медленно потянулись на север. Телег 
было мало, на них с трудом разместили больных и раненых. Кто мог, шел пешком. 
Переход оказался намного более длительным, чем предполагалось. В среднем за 
день преодолевали чуть более десяти километров. Шерхорн был вынужден то и дело 
останавливать отряд для отдыха на день-другой. Иногда за неделю не удавалось 
пройти и сорока километров. С другой стороны, не обходилось без кровопролитных 
схваток с русскими военными патрулями, число погибших и раненых росло с каждым 
днем, и темпы продвижения, естественно, снижались. Мало-помалу все мы, успевшие 
хорошо узнать русских, теряли последние надежды. Шансы Шерхорна на возвращение 
в Германию были до ужаса малы.
 По мере продвижения отряда к линии фронта маршрут самолетов снабжения 
укорачивался, но определить место выброски становилось труднее. По радио мы 
старались уточнить их координаты на карте, испещренной различными значками. 
Несмотря на предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки 
русской милиции, которая, надо отдать ей должное, справлялась со своей задачей. 
Но даже не это было нашей главной заботой. С каждой неделей количество горючего,
 выделяемого 200-й эскадрилье, неизменно сокращалось, тогда как наши 
потребности в нем отнюдь не уменьшались. Время от времени мне удавалось в виде 
исключения урвать дополнительно 45 тонн, но каждая новая просьба натыкалась на 
все большие трудности. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось 
сократить число вылетов самолетов снабжения. Думаю, ни Шерхорн, ни его солдаты, 
в невероятно сложных условиях пробивавшиеся через русские леса, не в состоянии 
понять наши проблемы. Чтобы поддержать их дух, их веру в наше стремление помочь 
им всеми имеющимися у нас средствами, я в каждом радиосеансе старался 
выказывать неизменный оптимизм. В феврале 1945 года мне самому пришлось 
командовать дивизией на Восточном фронте. Отбивая яростные атаки врага, я не 
упускал из виду наши особые миссии. Сообщения, все еще регулярно приходившие от 
Шерхорна, были полны отчаяния: «Высылайте самолеты… Помогите нам… Не забывайте 
нас…» Единственно хорошая весть: Шерхорн встретил группу «П», первую из четырех 
заброшенных групп, которую считали бесследно сгинувшей в августе 1944 года. 
Дальнейшее содержание радиосообщений стало для меня сплошной пыткой. Мы уже не 
в состоянии были посылать более одного самолета в неделю. Перелет туда и 
обратно превышал 800 километров. Да и количество отправляемых грузов таяло на 
глазах. День и ночь я ломал голову, изыскивая возможности помочь людям, которые 
не сломились, не сложили оружия. Но что было делать?
 К концу февраля нам перестали выделять горючее, при одной лишь мысли об 
огромных его запасах, захваченных противником в ходе наступления, меня 
охватывало бешенство. На каждом из аэродромов Вартегау, занятых русскими, 
имелось по нескольку сотен тонн авиационного горючего.
 27 февраля командир группы «Т» прислал нам следующее сообщение: «Отряд прибыл 
в намеченный район возле озер. Без немедленной поддержки умрем с голоду. Можете 
ли вы нас забрать?»
 По мере расходования элементов питания передатчика призывы о помощи 
становились все более настойчивыми, а мы уже не в силах были помочь. В конце С. 
просил доставить хотя бы батареи питания: «Мы больше ничего не просим, только 
говорить с вами, только слышать вас».
 Крах и невероятный хаос, поразивший многие службы, окончательно добили нас. Не 
могло быть и речи о вылете самолета с помощью для несчастных, тем более об их 
эвакуации.
 И все равно наши радисты ночи напролет не снимали наушников. Порой им 
удавалось засечь переговоры групп Шерхорна между собой, порой до нас долетали 
их отчаянные мольбы. Затем, после 8 мая, ничто более не нарушало молчание в 
эфире. Шерхорн не отвечал. Операция «Браконьер» окончилась безрезультатно»  
[19] .
 Автор позволит себе не комментировать написанное Отто Скорцени в его 
«историческом» труде «Секретные задания РСХА», надеясь на то, что читатель 
сделает это лучше. Добавлю только, что после окончания войны генерал Гелен, 
возглавлявший вслед за адмиралом Канарисом немецкую разведку, стремясь 
завоевать доверие американцев, предлагал им «Макса» как надежного источника в 
Москве. Однако разведка США отнеслась с недоверием к предложению Гелена.
 Закончилась Великая Отечественная война Советского Союза с фашистской 
Германией. Отгремели залпы салюта в честь воинов-победителей, тружеников тыла, 
всего советского народа.
 Чекисты — сотрудники 4-го Управления НКГБ СССР, принимавшие участие в операции 
«Березино», вернулись из Белоруссии в Москву. Все участники операции были 
награждены орденами и медалями, все занялись мирным трудом.
 В начале 50-х годов Генрих Шерхорн и его группа из числа немецких 
военнопленных были освобождены и уехали в ГДР, где жили и работали. О 
дальнейшей их судьбе сведений в архиве Службы внешней разведки РФ не 
сохранилось.
 Что же касается Александра Петровича Демьянова, то он по-прежнему жил в Москве 
и,