Шестнадцать часов полета, восемь часов разницы во времени - и мы снова в 
Москве - сырой, холодной, взбудораженной своими неурядицами. 
 Нашим товарищам - сотрудникам разведслужб бывших стран социалистического 
содружества приходится тяжело. Прокатилась волна самоубийств в Чехословакии. 
Люди не выдерживают атмосферы морального террора, создаваемой вокруг них. 
Власти новой Германии устраивают судебные процессы над бывшими разведчиками ГДР,
 обвиняя их в шпионаже в пользу иностранной державы, то есть ГДР, ставшей 
частью единого немецкого государства. В мстительности демократии не уступают 
деспотиям, только расправа длится медленнее. 
 БУДНИ И ПРАЗДНИКИ 
 Когда-то в не столь отдаленные времена в центральном аппарате ПГУ, в его 
руководящих эшелонах, складывались дружеские компании, нечто вроде небольших 
закрытых клубов. В компании входили люди, связанные, как правило, прошлой 
работой. Отношения между ними характеризовались полным отсутствием формальности,
 с легкостью решались здесь и деловые, и личные вопросы. Такие компании одно 
время получил" в ПГУ название мафии, в чем проявлялась не столько реальная 
оценка их влияния и методов деятельности, сколько присущее нашим офицерам 
острословие. Существовали "дальневосточная", "скандинавская", "американская" 
мафии. Их состав менялся, но какая-то скрытая от постороннего глаза сила 
сказывалась прежде всего на решении кадровых вопросов. 
 За дружеским столом (это был непременный атрибут каждой компании), в 
непринужденной и подогретой алкоголем атмосфере выносились суждения о том или 
ином человеке - будь то рядовой сотрудник или руководитель любого уровня. 
Сложившееся в узком кругу мнение редко бывало необоснованным, однако оно носило 
отпечаток групповых интересов, не всегда совпадавших с интересами службы. 
Высокое начальство периодически предпринимало попытки нарушить корпоративные 
наклонности разведки, влить в нее свежую кровь. На руководящие посты в ПГУ 
назначались выходцы из партийного аппарата. Участь их оказывалась различной. 
Некоторые из них в силу полной профессиональной беспомощности оказывались в 
деловой и моральной изоляции и по истечении некоторого времени бесследно 
исчезали. Другие приспосабливались к обстоятельствам, примыкали к какому-то 
кружку, подпадали под влияние ветеранов. Их терпели, приглашали в компании, 
постепенно они становились своими людьми, но отсутствие личного оперативного 
опыта не позволяло ни одному из них приобрести неформальный авторитет, 
соответствующий официальному статусу. Пришельцев со стороны в ПГУ, равно как и 
в МИДе, не жаловали. 
 Как вспоминают старшие коллеги, В. А. Крючков, назначенный на должность 
первого заместителя начальника разведки, сразу этой специфики не уловил. 
Сделали естественную ошибку и профессионалы руководители, применившие к 
Крючкову обычную тактику - неформальные договоренности, массированное давление 
с разных, казалось бы никак не связанных между собой, сторон, навязывание 
готовых, не подлежащих критике и обсуждению, решений. 
 Крючков выдержал нажим. Его перспектива была определена заранее, и в 1975 году 
он был назначен начальником разведки. К тому времени он уже разобрался в 
существовании в ПГУ неформальных структур, распознал механизм их формирования и 
функционирования и приступил к систематической борьбе с ними. 
 Примечателен эпизод, рассказанный мне одним из его участников. В. А. Крючков 
был приглашен своим заместителем, начальником научно-технической разведки, на 
ужин по случаю пятидесятилетия хозяина. Когда гости изрядно выпили, завязался 
разговор на служебные темы. Был затронут вопрос о пришельцах в разведку со 
стороны. Эту практику все, кроме, разумеется, Крючкова, осудили и 
недвусмысленно дали понять новому начальнику разведки, что непрофессионалам, 
включая и его самого, в этой деликатной работе делать нечего. Говорят, что 
активное участие в разговоре принимал и молодой генерал О. Д. Калугин, которого 
судьба вновь драматически столкнула с В. А. Крючковым в 1990 году. 
 Гонения, развернутые В. А. Крючковым против О. Д. Калугина, выступившего с 
открытой критикой КГБ, приняли беспрецедентный, несовместимый с новой 
общественной атмосферой характер. Столкнулись два непримиримых старинных врага. 
Калугин клеймил КГБ и лично Крючкова, выступал в печати и на митингах. Крючков 
действовал закулисно, чужими руками. Руководство ПГУ не питало симпатий к 
Калугину. Бунт генерала разведки, даже отставного, плохо сказывается на 
дисциплине. Его публичные выступления вызывали нервную реакцию у наших 
источников, опасавшихся за свою судьбу и за будущее службы, с которой они 
связали жизнь. (В перерыве между заседаниями XXVIII съезда КПСС главный 
редактор "Московских новостей" Е. В. Яковлев выразил мне свое возмущение 
решением о лишении О. Д. Калугина воинского звания и наград. Я изложил ему эти 
соображения. Он их, естественно, не разделил.) Мы, однако, предвидели издержки 
открытой конфронтации с отступником и пытались убедить Крючкова, что 
благоразумнее не привлекать внимание публики к Калугину, надо позволить ему 
выговориться. 
 Думаю, что именно глубочайшая личная неприязнь к Калугину побудила Крючкова 
идти напролом. Тот же мотив, видимо, побуждал и Калугина ввязываться в прямую 
конфронтацию с председателем КГБ. Вся история, таким образом, уходила корнями 
во вторую половину семидесятых годов. 
 Крючкову удалось тогда покончить с группами влияния. Руководители ПГУ 
перестали общаться друг с другом и подчиненными в неофициальной обстановке, 
застолья прекратились. Между коллегами установились корректные, сухо 
дружелюбные отношения. Это отвечало интересам работы. Надо было только 
поддерживать сложившийся порядок и пресекать попытки возродить подобные группы, 
продвигать людей не по достоинству, а по признаку личной преданности.