крови. Я прошу судьбу, чтобы эта Азия снилась мне до конца моих дней... 
 Пешавар. Март 1958 года. Рано утром я шагнул из двери маленького кирпичного 
коттеджика на лужайку университетского городка. Просторная зеленая равнина, 
окаймленная вдалеке крутыми снежными горами. В прозрачнейшем воздухе каждая 
складка на склоне гор, каждый уступ видны так отчетливо, будто какой-то 
художник-гигант нарисовал их искусным карандашом, тонко заштриховал и подкрасил 
акварелью. Беспредельное небо можно увидеть и в море, и в степи. Но в 
предгорьях отдаленные вершины подчеркивают глубину легкого, нежно сияющего 
бирюзой свода. Ласково касается лица, осторожно трогает его теплыми лучами 
весеннее пешаварское солнце. Мелкими желтыми цветами усеян кустарник, и теплыми 
волнами идет от него сильный медовый аромат. 
 Все это - солнце, голубое небо, горы, зеленая равнина, запах меда, волшебная 
неосязаемость воздуха; живая тишина - жужжание пчел, птичий щебет, шорох гравия 
под ногами,- все это отпечаталось в памяти не отдельными образами, а целостным, 
небывало радостным ощущением счастья. Мне было двадцать три года. 
 Должность помощника и переводчика посла показалась мне многотрудной и 
интересной. Она давала возможность познакомиться со многими крупными деятелями 
Пакистана, иностранными послами, видными бизнесменами, учиться искусству 
дипломатической беседы, узнать многое, недоступное младшему сотруднику 
посольства. В 1959 году я был назначен на должность атташе, по этому случаю 
сшил костюм у лучшего пакистанского портного Хамида и почувствовал себя 
дипломатом. 
 В 1960 году послом СССР в Пакистане стал М. С. Капица - человек необъятной 
эрудиции, широкой души и неортодоксальных взглядов. Михаил Степанович курил 
сигары, любил выпить хорошего коньяку, прекрасно говорил по-китайски и 
по-английски и остроумно шутил. Переводчик был нужен послу для записи бесед, 
выполнения поручений, поездок по стране, где без знания местного языка обойтись 
трудно. Работать с Капицей было легко. 
 В январе 1961 года молодой министр природных ресурсов Пакистана Зульфикар Али 
Бхутто пригласил Капицу с супругой посетить родовое имение семьи Бхутто в 
Ларкане. 
 Посол и его жена Лидия Ильинична отправились в дорогу поездом до Саккара, а из 
Карачи был выслан "додж" с водителем и переводчиком. Переводчиком был я. 
 Из записных книжек 
 ...В январе прохладно даже в Синде и его главном городе Карачи, расположенном 
на каменистом берегу Аравийского моря и окруженном с трех сторон пустыней, 
красновато-серыми безжизненными холмами с редкими зарослями кактусов. Совсем 
редко мелькнут высокие безлистные кусты акации, маленькие озерца с каменистыми 
берегами и стаями птиц на воде. Голо, пусто, неуютно. 
 Наша машина проскакивает Татту - заброшенную столицу мусульманских правителей 
Синда. Полуразрушенные ажурные, украшенные богатой резьбой павильоны из 
красного камня, гробницы ханов и миров, кактусы торчат жесткими щетками под 
ярко-голубым небом. Необъятные чужие дали. Чужая история. 
 За Таттой чаще попадаются обработанные поля, пасутся стада коз длинные висячие 
уши, головы молотком. Козы встают на задние лапы и общипывают веточки акаций. 
Независимые и озорные мальчишки-пастухи вооружены маленькими топориками на 
длиннющих, как пики, топорищах. Это и посох, и инструмент, помогающий 
пробираться в колючих зарослях. 
 На горизонте время от времени появляются купы высоких деревьев. Значит, там 
есть пруд или канал. Заманчиво в пустынной местности выглядит их тень, приятно 
поглядеть на текущую в канале воду - шоколадно-серого цвета, красноватого 
оттенка, густо-коричневую, но всегда живую. Где есть вода есть жизнь. 
 Сияет азиатское солнце, но не палит безжалостно (зима!), не пытается иссушить 
тебя, а лишь приятно согревает. Ни ветерка, ни шелеста листьев, только птичьи 
крики да журчание воды. 
 Проходит вдали караван верблюдов, и приглушенно доносится звук караванных 
колокольчиков. На шее каждого верблюда подвешен пустотелый медный цилиндрик, 
издающий глубокий, мягкий и очень неспешный, как сама поступь этих животных, 
звон. Пахнет прогретой землей, зеленью соседнего поля, горьковатой акацией, 
даже у воды есть свой едва ощутимый, чуть-чуть болотный, но приятный аромат. 
 Вот и Хайдерабад. Незабываем хайдерабадский "Риц" - лучший отель города. 
Трехэтажное, бело-голубое сооружение на пыльной и донельзя заплеванной улочке, 
среди глинобитных заборов, не просыхающих даже в синдской жаре зловонных луж, 
меж зияющих разверстыми окнами и дверями лавчонок с ободранными вывесками. 
Постояльцев в этом отеле нет. Народ попроще предпочитает останавливаться в 
караван-сараях, мехманхане. Люди зажиточные останавливаются у знакомых, у 
родственников, а служивые - в государственных гостиницах, так что прибытие двух 
непривычного вида людей на большой черной машине вызвало легкую сенсацию в 
окрестностях дремлющей гостиницы. 
 Путешественников встречает в дверях босая личность, в европейского покроя 
брюках и заправленной в них, вопреки местному обычаю, рубашке, менеджер. 
 Номер - две плетенные из веревок кровати - чарпаи, накрытые измызганными, 
серыми с разводами простынями; санузел - кран в стене и дыра в полу. Решили 
умыться, пообедать и следовать дальше, о чем и сообщили озадаченному, но не 
очень огорченному менеджеру. 
 Обед примечателен обилием перца и мух. Мраморный столик в столовой издалека 
показался черным. Ожидавший гостей официант - рубаха навыпуск и босиком - 
взмахнул тряпкой, и черная поверхность моментально побелела, а тишина 
заброшенной столовой сменилась отчетливым жужжанием. Еще взмах тряпки над 
столом - мушиное войско рассеялось по комнате. Во всяком случае, обращать на