же вечер бежит вслед за англичанами в Тегеран. 
 Начинает подготовку к войне с Советским Союзом Германия - Иран наводняют 
немецкие советники, консультанты, специалисты, ученые, туристы. Это с ведома 
Реза Шаха - он смертельно боится северного соседа, не верит англичанам и, 
видимо, заранее пытается осторожно поставить на перспективную мировую силу. 
Вторая мировая война - Реза Шах "отрекается" от престола и вскоре, в 1944 году, 
заканчивает жизнь в далеком Иоганнесбурге. В Иран вводятся советские и 
английские войска. 
 Не могли все эти события не оставить след в народном сознании. Но ни одно из 
них не превратилось в рубеж, от которого велось бы летосчисление, которое вошло 
бы в фольклор. Стерлись подробности, забываются даты. Жива лишь уверенность в 
том, что ни один чужеземец не желает Ирану добра, что они приходят и уходят по 
своему произволу, не считаясь с иранскими интересами, что иностранцы - носители 
зла, плетущие вечные интриги, презирающие мусульман. Так привыкли персы к 
извечному чужеземному засилью, что все события старой и новой своей истории 
склонны объяснять тайным и явным вмешательством из-за рубежа, боясь и ненавидя 
чужеземца. 
 Не только европейцы в этом повинны. До европейцев были тюркские племена, 
афганцы, турки, а до них монголы, арабы, греки. Шли легионы, тумены, орды, шла 
врассыпную дикая конница, и все это с неумолимостью горной лавины обрушивалось 
на многострадальных, миролюбивых, умных персов. Персы шииты, им изначально 
присуща вера в жестокость мира, в неизбежность страданий и убежденность в 
конечном радостном торжестве справедливости. История учила персов 
приспосабливаться, хитрить, выживать под гнетом сильного противника, терпеть, 
философствовать, ждать своего часа, зная, что он может никогда не наступить. И, 
пожалуй, есть еще одна особенность у персов - склонность к постоянному тихому 
бунту, напору на власть, прощупыванию ее на прочность. Ослабевает власть - 
напор усиливается. То там, то здесь вспыхивают волнения, правительственные силы 
деморализуются, распадается государственный механизм, возникают энджумены, 
комитеты, кружки, приходит в движение народная масса. На улицах появляются 
толпы беднейших жителей - воистину им нечего терять, любая перемена может быть 
только к лучшему. Женщины в черном, поденщики, мастеровые, носилыцики-амбалы, 
лути мелкие уголовники, зачинщики всех смут собираются у мечетей, выкатывают 
ревущим валом на улицы, затопляют город. Бушует народная стихия, через край 
бьет мусульманский, шиитский фанатизм. 
 Но стоит приглядеться ко всему происходящему повнимательнее, и начинаешь 
обнаруживать, что видимая стихийность прикрывает четкую организованность - 
толпа собирается по сигналам, недоступным постороннему наблюдателю, шествует по 
продуманным невидимыми руководителями путям, срывается на вопль по команде и 
так же по команде умолкает. Как волосок не упадет с головы правоверного, если 
того не пожелает Аллах, так и ни один перс никогда, ни в 1829, ни в 1979 году, 
не поднял бы руку на иностранца, если бы не была на то воля сильных мира сего. 
Фанатичная толпа, исламский фанатизм, фанатики! Как зловеще, беспокояще, 
одинаково тревожно звучит это слово на европейских языках, и насколько далек 
вкладываемый в него смысл от действительности. Фанатик - это бородатое существо 
с налитыми кровью глазами, оно молится пять раз в день и непрерывно бормочет 
под нос мистические заклинания из Корана, мечтает о героической кончине во имя 
ислама, с автоматом в руках выискивает неверных, расстреливает их, а 
раскаявшихся обращает в собственную веру, слепо обожает имама Хомейни и 
презирает все земное. Есть ли такие люди в Иране? Едва ли. 
 Шиитам свойствен рационализм, основанный на глубокой, искренней вере в правоту 
своего дела. Они люди дисциплинированные. Перс - фанатик только в том смысле, 
что в системе его моральных ценностей жизнь не ставится выше убеждений. Скорее 
даже и нужна жизнь для того, чтобы не ушло в небытие то, во что верил сам, его 
отец, деды и прадеды. 
 То, что называется фанатизмом, явление оборонительное, а не наступательное. 
Долго, бесконечно долго сжималась пружина народного терпения, и когда свалился 
невыносимый гнет монархического и чужеземного засилья, она распрямилась. Каждой 
революции свойственны эксцессы, без этого она не могла бы быть революцией. 
Истоки эксцессов понять сложно, зачастую невыгодно, и тогда на помощь приходит 
емкое и мрачное слово "фанатизм". 
 Смутные времена. Мы, советские люди, в этой стране живем в атмосфере явного 
недоброжелательства. Я выхожу из посольства. На стене напротив крупными буквами 
написано: "Марг бар джасусане шоурави" (смерть советским шпионам), "Марг бар 
тудеиха" (смерть тудеистам). За углом, на стене посольства профессионально 
выполненная надпись: "Смерть советским!" Я советский. Надо делать вид, что 
надписей не замечаешь, дабы не доставлять удовольствия наблюдающим. Погода 
отличная, настроение хорошее, и мелочи его не испортят. 
 Навстречу мне идет иранская девушка. Одета она в серый балахон, черный платок 
надвинут на самые глаза, в руках книги. Маленькая, худенькая и серьезная 
фигурка вежливо обращается ко мне: "Вы из этого посольства?" - "О, да!" (Она, 
конечно, спросит, как можно поехать на учебу в Советский Союз, и я попытаюсь 
объяснить, что сейчас это просто немыслимо. Я весь внимание...) 
 "А почему вы социал-империалист?" - так же вежливо (о, змееныш!) спрашивает 
девчушка. 
 "Извините?" - единственное персидское выражение, приходящее на ум, и на лице, 
как вспоминаю я потом, приветливая улыбка, в данной ситуации выглядящая глупо. 
 "Почему вы социал-империалист?" - повторяет иранка и, не дожидаясь ответа, 
торжествующе идет своей дорогой. 
 Великий персидский язык полностью покидает "социал-империалиста" в эту