империалисты оболванивали иранский народ, кружили голову блестящими игрушками, 
покупали мелкими подачками, пытались обратить его в стадо скотов. Ислам 
всколыхнул народ, пробудил его душу, поднял на борьбу с угнетателями и 
растлителями. Да, не все еще ладно в новом Иране. Враги революции, 
империалистические агенты, шахские прихвостни, пытаются повернуть историю 
вспять. Да, не все законоучители, муллы оправдывают свое высокое положение в 
обществе. Да, допускают бесчинства исламские комитеты. Да, спекулянты прячут 
товар, взвинчивают цены. К сожалению, врагов народа приходится расстреливать. А 
разве ваша революция прошла гладко, без всяких осложнений? Все будет хорошо. 
Враги убегут из Ирана или будут ликвидированы. Все поймут высочайшую 
справедливость ислама (она очевидна для каждого разумного человека, но не все 
еще достаточно разумны), и тогда в Иране воцарится мир и благоденствие. Мы 
никому не навязываем ислама, но уверены, что народы мира пойдут по нашим стопам.
.." 
 Идет время, и голос Пазуки понемногу, почти неприметно утрачивает привычную 
жизнерадостность. Монологи становятся короче, печальнее. 
 "Здоров ли брат, не зацепила ли пуля?" "Спасибо, вполне здоров!" 
 Не в брате дело. Исламские идеалисты, те, у кого в руках нет автоматов, кто не 
приспособился к какому-то краю государственного пирога, вступают в полосу 
тяжких раздумий. "Ислам учит милосердию, братству людей, бескорыстию". 
Идеалисты не понимают, что сам по себе ислам никого и ничему не учит. Они хотят 
видеть в нем добрую сторону и сокрушаются по поводу того, что ее не видят или 
сознательно искажают другие. "Им надо показать истину, и пораженные ее светом 
заблуждающиеся, невежественные пойдут вслед за имамом Хомейни в царство вечной 
справедливости". Для идеалистов торжество придуманных ими исламских идеалов - 
возвышенная цель. Для политиканов, дельцов - а имя им легион - ислам привычная 
и удобная своей расплывчатостью, универсальностью система взглядов. 
Применительно к обстоятельствам исламом можно оправдать и злодеяние, и 
милосердие, и угнетение, и бунт против него, и разрушение, и созидание, и 
фатализм, и свободную человеческую волю. Строго обязательно для всех мусульман 
предписывает ислам лишь обрядно-культовые нормы, да незыблема его основа - вера 
в единого всемогущего Аллаха. Вот и гнет каждый правоверный религию в свою 
сторону. Трудно смириться идеалистам с неустроенной, бурной, живущей по своим 
законам действительностью. Народ работает больше, а зарабатывает меньше, пытали 
мусульман шахские палачи в "Эвине", теперь их пытают другие палачи, льется, как 
и при шахе, молодая мусульманская кровь по тегеранским мостовым, исчезают по 
ночам люди, гонению подвергается все, что радует человека. 
 Задумывается мой книготорговец, грустит. Дела идут плохо. В очередной заход в 
лавку я обнаруживаю на месте своего приятеля небритую личность. "Уехал Пазуки к 
брату, не понравилось ему в Тегеране". 
 Нельзя привыкать к людям - им свойственно неожиданно исчезать. 
 История в Иране измеряется своим, персидским аршином, у нее особая хронология. 
Мировые бури, вихри войн и революций, потрясавшие Европу, докатывались сюда 
приглушенными отголосками, рябили поверхность воды, не будоража глубины. 
 Для нас, ближайших соседей Ирана, история разделена четкими, навечно 
проведенными рубежами, и кажется, что, пройдя через них, наш народ обретал 
новое качество, что полностью перестраивалось его бытие и мироощущение. Это 
впечатление не вполне правильно, никогда не изменялась жизнь полностью, 
ощущение всеобщей перемены возникало, создавалось задним числом, но 
исторические рубежи от этого не утрачивали своей определенности и четкости. 
Были первая мировая война и Октябрьская революция, и я еще помню, как старшие, 
вспоминая о чем-то обыденном, привычном, но навсегда ушедшем, говорили: "до 
революции", "при старом режиме", "при царе". Ужасным бедствием обрушилась на 
нас Великая Отечественная, не пощадила ни одну семью, сломала то, что с таким 
трудом налаживалось в нашей жизни. Этот рубеж навеки врезан в нашу память, в 
наши учебники, в сознание народа. И мы стали говорить: "до войны", "довоенное 
время", "во время войны". 
 Иран был не столько участником, сколько пассивным объектом мировых событий. 
Монархическая власть с точки зрения ортодоксального шиизма незаконна, править 
мусульманами могут только прямые наследники имама Али, а в их отсутствие - их 
представители из числа благочестивейших, достойнейших духовных лиц. Династии 
Каджаров и Пехлеви незаконны, если это возможно, вдвойне, так как они открыли 
путь в Иран иноземному влиянию. Борьба с монархией и чужеземным засильем, ее 
взлеты и падения - вот исторические вехи, понятные и близкие каждому иранцу. 
Идут кровавые бои на полях Европы, державы Антанты против Германии, 
Австро-Венгрии. Иран нейтрален, но на его территорию вводятся английские войска 
и русский экспедиционный корпус генерала Баратова для войны с турецкими силами 
в Месопотамии. Иранцев не спрашивали, их ставили перед свершившимися фактами, а 
у последних Каджаров не было ни воли, ни возможности протестовать. Свершилась 
революция в России - английский корпус генерала Данстервилля идет из Ирана в 
Закавказье и захватывает Баку, оккупируется закаспийская часть Туркестана с 
Ашхабадом и Красноводском. Война ведется с территории Ирана, но, разумеется, 
англичанам не приходит в голову о чем-либо спрашивать иранцев. Откатывается 
Данстервилль со своим воинством из Советской России в Иран, помогает 
белогвардейцам готовить силы для продолжения войны. Советская сторона действует 
энергично и решительно. Майским утром 1920 года на рейде порта Энзели 
появляется эскадра под флагом наркомвоенмора Федора Раскольникова и штурмом 
берет город. Англичане и деникинцы в панике бегут. Раскольников наносит 
дружеский визит иранскому губернатору. Губернатор вежливо приветствует 
наркомвоенмора, угощает его чаем, ведет мирную дипломатическую беседу и в тот