|
посольстве регулярно. При случае в иранском МИДе соответствующему послу могут
намекнуть, что не стоило бы, дескать, вашему сотруднику так тесно общаться с
посланцами "восточного империализма". Надо сказать, что оказывать таким образом
давление на дипломатов новая власть любит, и игнорировать разного рода намеки
было бы просто неосмотрительно, особенно после того, как было взято штурмом
посольство США, а его сотрудники оказались заложниками. Можно ли пропустить
мимо ушей совет официальной газеты революционному народу поинтересоваться одним
посольством, расположенным к югу от "шпионского гнезда", то есть захваченного
посольства США? Там-де есть документы поинтереснее, чем у американцев. Одно из
небольших посольств было предупреждено местным исламским комитетом по поводу
того, что в его, посольском, мусоре обнаруживается слишком большое количество
пустых винных бутылок, а это свидетельствует о потреблении дипломатами
спиртного вопреки указаниям имама Хомейни. Что может последовать за таким
предупреждением? Да что угодно. Демонстрация, гнусного содержания надписи на
стенах, забастовка мусорщиков, наконец. Иранцы много терпели от иностранцев, и
уязвленное чувство национального достоинства отыгрывается теперь на правом и
виноватом, а врожденная, казалось бы, иранская вежливость оборачивается
подчеркнутой грубостью.
Те, кто присматривает за посольством, не грубят и стараются на глаза не
попадаться. Это профессионалы, работавшие за деньги на шаха и отнюдь не
изменившие своих убеждений в исламской республике. Не будем на них обижаться -
люди работают.
Из записных книжек
Мой друг - обаятельный, белозубый итальянский дипломат Бонетти прекрасно
осведомлен о местных порядках. "Какая ужасная страна, какая ужасная!" -
восклицает он, прежде чем рассказать очередную историю о злодейских выходках
стражей. Например, о том, что стражи облили кислотой женщину, появившуюся на
улице без предписанной накидки. Или о том, что они застрелили на побережье
Каспия женщину, купавшуюся в море вместе с мужчинами. "Какой ужас!" Мой друг не
вполне верит слухам, но и не может убедиться в их неправоте, что тревожит его
логичный латинский ум. Тревожит не только Бонетти, но и всех наших коллег
неопределенность ситуации, зловещая расплывчатость силуэтов главных действующих
лиц иранской драмы. Трещат привычные рамки анализа, разваливаются стройные
умозаключения. Только-только начинается какая-то понятная для всех линия
политического развития, только вздохнет дипкорпус с облегчением, как тут же
события идут кувырком, исчезают, растворяются в мутной дымке прогнозы. Появился
было президент Банисадр и уверенно, как казалось западным посольствам, пошел к
вершинам власти. Бедный вечный студент Сорбонны Банисадр, бедные незадачливые
аналитики! Подул колючий ветер, вышли на улицы и площади бородачи с автоматами,
загремели выстрелы, захрустели кости под сапогами и прикладами. Сбрил президент
роскошные усы, переоделся в женский хеджаб, спрятался в туалете самолета и так
спас свою жизнь.
Думаю, дружеские чувства, которые испытывает ко мне итальянский дипломат, не
вполне бескорыстны, хотя и искренни. С давних пор укоренилось в Иране, стало
частью политического фольклора мнение о том, что англичане и русские знают и
могут все. Традиция восходит к тем давним временам правления Каджаров, когда
Россия и Англия действительно хозяйничали в Персии, делили ее на сферы влияния,
интриговали друг против друга, смещали и назначали министров и губернаторов,
провоцировали бунты и подавляли их. Давно прошли те времена, забыты Каджары,
превратилась во второразрядную державу могучая Англия, на месте России возник и
окреп Советский Союз, а традиция живет, подпитывается невежеством,
злонамеренными шепотами, страхами и... надеждами. Разные надежды у разных
тегеранских жителей.
...Я иду по площади Фирдоуси. Вот маленький жестяной киоск, окрашенный зеленой
масляной краской. Киоск битком набит бумажной рухлядью - пожелтевшие
растрепанные журналы, обрывки многоязычных книг, потускневшие плакаты. У вороха
макулатуры слышу: "Ты русский". Я не отрицаю. "Я - Гриша из Ростова". -
"Здорово, земляк! Какими судьбами в Тегеране?"
Гриша ухмыляется, загадочно говорит: "Через Шанхай пароходом. - И спрашивает в
упор: - Когда придут наши?" - "Какие наши, куда придут?" "Сюда! Видишь, что
здесь делаемся. Народ ждет, что придут наши и наведут порядок. Когда придут?"
Разговор не очень приятен. Гриша не вполне трезв, его компаньон продолжает
улыбаться и разводить руками. Не хватает еще услышать в центре Тегерана: "А ты
меня уважаешь?" или, что будет похуже, увидеть поблизости стражей порядка.
Приятели - из сомнительных кругов русской эмиграции в Иране, знакомство с ними
дипломату излишне, а их болтовня бесполезна.
Но откуда взялась мысль о приходе "наших"? Нет, не сам Гриша до этого
додумался и не только осколки эмиграции поглядывают на Север. Наши
доброжелатели, а их в Иране немало, тоже задают этот вопрос. Многие из них
видят мир упрощенно, история начала века им кажется всего лишь вчерашним днем,
и они недоумевают - разве не замечает Россия, что здесь гибнут ее друзья и
крепнут враги, разве не могут перейти границу советские танки, чтобы от их
грохота рассеялось черное наваждение, окутавшее страну?
Перемешались в умах иранцев прошлое с настоящим и будущим, реальность с
призраками, здравый смысл с бредовыми фантазиями, а самое главное - никто
понять не может, чем кончится вся эта смута, чьи еще жизни она унесет, кого
казнит и кого помилует...
Не в лучшем положении оказались и дипломаты. Вот и приходится итальянцу
дружить с русским коллегой. В назначенный по телефону день и час Бонетти
подходит к воротам посольства, и мы отправляемся в недальнюю гостиницу "Нью
|
|