санскритизированный хинди. Этот язык абсолютно недоступен малограмотной 
аудитории. С таким же успехом речь можно было произносить на русском. Темнело, 
слушатели пытались уходить, полиция их удерживала. Мероприятие не удалось. 
Брежнев заметил что-то неладное, но его успокоили дружным хором. 
 В целом же визит по тогдашней моде был назван историческим. Наши отношения с 
Индией получили новый мощный импульс. Вклад службы в подготовку и проведение 
визита был немалым. 
 Работа продолжалась. 
 В марте 1975 года уехал в Москву Я. П. Медяник, оставив по себе добрую память 
и среди индийцев, и в советских учреждениях. На мою долю выпало занять место 
резидента. Круг обязанностей расширился, ответственность возросла. В нашей 
службе действует принцип единоначалия, и мне очень скоро пришлось на 
собственном опыте убедиться не только в несомненных преимуществах, но и в 
недостатках этого принципа для самого начальника. 
 В широчайшем диапазоне проблем, занимавших наше руководство, постоянно 
присутствовала Бангладеш. Война давно закончилась, удивительно быстро вернулись 
на родину десять миллионов беженцев, которые якобы бежали в Индию от злодеяний 
пакистанской армии, вернулись в Пакистан и девяносто три тысячи солдат, 
интернированных после войны. Время от времени в бангладешской и индийской 
печати появлялось упоминание о трех миллионах бангладешцев, павших от рук 
пакистанцев. Нам была известна история появления этих "трех миллионов". Во 
время встречи с бангладешским лидером, "отцом нации" Муджибуром Рахманом, в 
1972 году, когда страсти еще не остыли, советские журналисты задали ему вопрос 
о числе жертв. Рахман замялся, сказал, что их было очень много. Корреспондент 
"Правды" Иван Щедрое услужливо подсказал: "Миллиона три". Рахман тут же 
подтвердил, что именно столько, три миллиона. Так и пошла гулять эта цифра по 
свету. 
 К 1975 году отношения Индии и Бангладеш приобрели напряженный характер. Былое 
единодушие сменилось подозрением, взаимными упреками, конфликтами. 
 15 августа на рассвете пять офицеров бангладешской армии во главе роты солдат 
ворвались во дворец президента Бангладеш и расстреляли из автоматов самого 
"отца нации" Муджибура Рахмана, его родственников, премьер-министра Мансура Али.
 Бангладеш была объявлена исламской республикой. 
 Событие застало Индию врасплох. Надо сказать, что такого рода происшествия не 
поддаются точному прогнозу. Конечно, дипломаты и разведчики замечают, как 
создаются условия и предпосылки для переворота, иногда можно вычислить 
потенциальных заговорщиков, хотя гораздо труднее получить об этом надежную 
информацию. Если есть утечка сведений о готовящемся перевороте и его участниках,
 можно с уверенностью считать, что успешным этот переворот не будет. И кто мог 
предсказать, что молодой майор, которого на чьей-то свадьбе публично оскорбил 
сын президента, не станет долго нянчить свою обиду, а, собрав товарищей, пойдет 
убивать "отца нации" и провозглашать исламскую республику? 
 Помню, в этот день у нас в посольстве проходило заседание парткома. Речь шла, 
как всегда, обо всем и ни о чем. Отношения с партийной властью у меня 
складывались не вполне гладко, и не по каким-то высоким соображениям. Я был 
абсолютно лояльным членом КПСС, входил в состав парткома и никогда не подвергал 
сомнению целесообразность его существования. Сложности возникали по конкретным 
эпизодам жизни советских учреждений. У нас ведь как: коли возникли трения с 
парткомом, тем более сиди на его заседаниях - нудных, скучных, бесконечно 
длинных. С утра были даны задания работникам, запрошена через Центр информация 
из Дакки. До сих пор помню то раздражение, которое вызывало у меня это 
отвлечение от дела. Вдруг дежурный докладывает: звонят из секретариата 
премьер-министра. Один из личных помощников Индиры Ганди хотел бы видеть меня в 
секретариате по возможности срочно. Быстро просматриваю поступившую информацию 
- ничего существенного, в основном домыслы, рассуждения, опасения. Еду в 
секретариат. Собеседник мне прекрасно известен, но лично с ним я встречаюсь 
впервые. Объясняет, что хотел бы обменяться с представителем посольства 
мнениями о событиях в Бангладеш. Ситуация интересная, но требует определенности.
 Говорю, что в посольстве есть временный поверенный в делах (посол В. Ф. 
Мальцев в отпуске) и, видимо, меня попросили приехать по недоразумению; что я 
готов связаться с поверенным и не сомневаюсь, что через полчаса он будет здесь. 

 Несколько помявшись, собеседник поясняет, что он получил указание сверху (у 
него только один босс - Индира Ганди) встретиться именно со мной. Это другое 
дело, думаю,- ясность внесена. 
 В ходе этой первой беседы мне было нечем удовлетворить интерес индийца. На его 
вопрос, не вовлечены ли в переворот китайцы, честно сказал, что оснований для 
такого вывода у меня нет и я лично считаю его весьма маловероятным. 
 Необходимость в контакте в дальнейшем возникала у обеих сторон. Должен, однако,
 отметить, что моя ведомственная принадлежность явно смущала и тяготила индийца,
 и он откровенно стремился ограничить контакт строго деловыми рамками. На 
приемах же, где иногда приходилось случайно встречаться, мы оба делали вид, что 
друг с другом не знакомы. И индийцы, и иностранные дипломаты люди 
наблюдательные, не надо было давать им пищу для размышлений... 
 Наша внешняя политика, казалось мне, всегда чрезмерно ориентировалась на 
личности. Индира Ганди была выдающимся государственным деятелем и жестким 
политиком. Она держала в повиновении все руководство правящей партии и 
безжалостно выбрасывала за борт тех, кто исчерпал свою полезность или чья 
лояльность вызывала у нее сомнения. Индира не была, однако, диктатором в 
демократической стране. Она чутко реагировала на общественное мнение, считалась