живых". В руках у него граната, плотно прижатая к животу, палец - в кольце. 
Угонщик продолжает что-то выкрикивать и направляется вперед, к пилотской кабине.
 В это время сзади на него набрасывается кто-то, оба они падают в проход между 
креслами, и раздается негромкий взрыв. Кабина заполняется дымом, поднимается 
невообразимый гвалт, несут что-то залитое кровью, а самолет разворачивается в 
сторону Исламабада. Угонщик получил тяжелые ранения. Убит один пассажир. 
Храбрец, столь безрассудно сваливший угонщика (граната была самодельной и 
маломощной), на следующий же день получает денежную награду от президента. 
 И последний раз удалось видеть зеленые холмы Исламабада в январе 1989 года, 
когда я был включен в делегацию Ю. М. Воронцова для переговоров с лидерами 
афганской оппозиции. 
 Погода была пасмурной, временами моросил дождь, и нам не удалось побывать в 
Марри, где шел снег. 
 Я люблю Пакистан и могу со спокойной совестью сказать, что никогда не сделал 
ничего, что наносило бы ущерб этой стране. В добрых же отношениях между нашими 
народами есть частица и моих усилий. 
 "ВСЕ ДОКУМЕНТЫ ПИШУТЬСЯ ИСПОЛНИТЕЛЕМ ОТ РУКИ..." 
 Три года в Москве, из них год на курсах усовершенствования - УСО. 
 Учеба требует еще меньших трудов, чем в 101-й, режим свободнее. У каждого 
слушателя отдельная комната, но вечером собираемся вместе. Неизменные разговоры 
о работе и жизни, шахматы. Свободный доступ в тир, и один-два раза в неделю я 
стреляю из пистолета. Это занятие благотворно действует на меня. Некоторые 
коллеги регулярно выпивают по вечерам, но ведут себя спокойно и лишь иногда 
досаждают ночной игрой на бильярде. Стук шаров разносится в тишине по всему 
небольшому зданию. 
 В целом, честно говоря, мы отдыхаем, много читаем, готовимся к дальнейшим 
трудам. УСО - это важная ступенька служебной лестницы. 
 После УСО - работа в отделе, подготовка к командировке в Индию. Работа в 
Центре не очень интересна. Непрерывный поток бумаг, причем большая часть из них,
 на мой взгляд, не нужна и лишь отрывает людей от дела, мешает думать. 
Делопроизводство у нас было и остается на примитивном, но надежном с точки 
зрения секретности уровне. Все документы пишутся исполнителем от руки, 
регистрируются, сдаются лично машинисткам (к машинисткам очередь, их мало, а 
нас много). Затем бумаги направляются по назначению, копии подшиваются в дела, 
вновь регистрируются и т. д. Офицер с двумя высшими образованиями исполняет ту 
механическую утомительную работу, которую с успехом и более аккуратно могла бы 
делать пожилая женщина. Короче говоря, в канцелярском искусстве мы стояли на 
той же ступени, что и любое советское учреждение, но в нашем случае все 
осложнялось секретностью. Часто можно видеть бродящую по кабинетам унылую 
фигуру, которая разыскивает запропастившуюся куда-то бумагу. Бумага была 
написана, отпечатана, зарегистрирована и кому-то передана страдальцем, а кому - 
он забыл и теперь ведет розыски. В такой ситуации приходилось бывать каждому 
работнику Центра. Именно розыски бумаги были причиной моего первого личного 
знакомства с будущим начальником ПГУ, а затем председателем КГБ В. А. Крючковым.
 В ходе проверки обнаружилось, что за мной уже несколько месяцев числится 
документ довольно деликатного содержания. У меня его нет. Начальник отдела 
смутно припоминает, что он, как ему кажется, мог передать этот документ 
начальнику секретариата КГБ Крючкову для доклада Ю. В. Андропову и советует мне 
обратиться к Крючкову. Секретариат комитета для простых смертных - учреждение 
таинственное, могущественное, и лучше дела с ним не иметь. Но потерять документ 
никоим образом невозможно, я иду с девятого этажа старого здания на Лубянке на 
третий этаж, разъясняю генерал-майору Крючкову, зачем я его беспокою. В этот 
момент Владимир Александрович удивил меня своей памятью. Услышав название 
документа, попавшего к нему несколько месяцев назад, он немедленно открыл сейф 
и из толстенной пачки бумаг сразу же достал именно то, что требовалось. Мне 
показалось, что я имею дело с человеком в каком-то отношении необыкновенным. 
 Я помаленьку вникал в новые дела, открыв, в частности, неведомое мне раньше 
искусство составления комплексных планов. Комитет и ПГУ при всей их специфике 
были составной частью гигантской управленческой машины и в этом качестве 
подвергались всем веяниям административной и политической моды, зарождавшимся 
на Старой площади в здании ЦК КПСС. 
 В конце шестидесятых годов, а возможно и раньше, началась даже не мода, а 
повальная эпидемия составления комплексных планов на все случаи жизни. Все 
казалось удивительно простым и эффективным - наметь цели, подсчитай ресурсы, 
определи исполнителей, а затем только отмечай галочками то, что сделано. Беда 
была в том, что план становился самоцелью. В его основу зачастую закладывались 
далекие от реальностей посылки, составители отрешались от сложностей жизни, 
которая на каждом шагу корректировала и сводила на нет первоначальные замыслы. 
Дело же считалось сделанным, когда появлялась очередная красивая бумага, 
которую с гордостью оглашало на пленуме или съезде начальство. Этими 
комплексными планами и программами был вымощен путь нашего общества в 
сегодняшний нерадостный день. 
 Разведка не может действовать без плана. Ее план должен быть деловым и ни в 
коем случае не предназначаться для того, чтобы порадовать взор начальства. 
Планы нашего отдела были явно рассчитаны на начальников. Десятки условных 
названий и псевдонимов, хитроумно расчерченные схемы и диаграммы, отсылки к 
другим планам и схемам - все это производило нужное впечатление, и к нам за 
опытом стали присылать ходоков другие подразделения. Душой всей этой 
увлекательной, многотрудной и, увы, не очень полезной практически деятельности 
был Юрий Сергеевич М., удивлявший и начальство, и коллег обширной эрудицией,