стало результатом раздела Индии. 
 Короткая война 1965 года застала нас в Пакистане. Она не нарушила мирного 
течения жизни в Карачи, хотя и взбудоражила общественное мнение. В городе 
изловили немалое число индийских "шпионов", которые оказывались впоследствии 
честными обывателями, случайно навлекшими на себя подозрение. Приходилось 
видеть, как базарная толпа вдруг бросалась в ту сторону, откуда раздавался 
крик: "Джасус!" - и через несколько секунд торжествующие патриоты волокли в 
полицию очередного шпиона-джасуса. На улицы были выпущены стайки школьников, 
которые останавливали машины и замазывали черной краской фары. На несколько 
дней в городе было введено затемнение, и раза два объявлялась воздушная тревога.
 Индийские самолеты в небе не появлялись, но зенитные орудия открывали стрельбу,
 видимо, для поддержания боевого духа населения. 
 Это было первое мое после 1945 года соприкосновение хотя с чужой, но войной. 
Гибли десятки, в худшем случае сотни людей, устраивались воздушные налеты и 
воздушные тревоги. Мы искренне переживали все это, гонялись за крупицами 
информации, волнуясь, предсказывали развитие событий, горячо спорили, писали 
многословные депеши и отвечали на экстренные запросы. Все, что мы с таким 
усердием делали, было нужно Отечеству, чьи интересы простирались до берегов 
Аравийского моря. Мы с какой-то неосознанной снисходительностью наблюдали чужую 
нестабильность, конфликты интересов, чужие слабости. Отечество стояло за нашей 
спиной - могучее, неколебимое, грозное для противника и великодушное к друзьям, 
первое в мире государство рабочих и крестьян. Конечно, и в нашей среде немало 
говорилось об ошибках, о недостатках нашего общества, нашей экономики, но была 
твердая уверенность, что мы идем в правильном направлении. Эта уверенность 
передавалась нашим явным и тайным единомышленникам. Мы гордились Отечеством, 
верили в его светлое будущее и трудились на его благо. 
 В конце 1965 года советское посольство приступило к постепенному переезду на 
север, во временную столицу Пакистана Равалпинди, рядом с которой уже начал 
возводиться Исламабад. Мне уже приходилось бывать в Равалпинди во время первой 
командировки, пожить в прелестном горном местечке Марри, где посольство снимало 
небольшой коттедж. Эти места мне нравились зеленые горы со снеговыми вершинами, 
сухой воздух, более приятный, чем знойная духота Карачи, деревья, похожие на 
наши московские тополя, в горах гигантские гималайские сосны. 
 Мы были первой советской семьей, поселившейся в Равалпинди, в доме на окраине, 
в районе парка Айюба на Лахорской дороге. Временное посольство размещалось в 
противоположном конце города, на Пешаварской дороге. 
 За нашим домом начиналась пустынная равнина, пересеченная оврагами, далее 
ярусами поднимались горы. Стояла первобытная тишина, которую в послезакатное 
время нарушал только вой шакалов, подходивших к самым воротам дома. 
 Зимними вечерами мы топили камин смолистыми поленьями. Дрова приносил сторож, 
уроженец здешних мест, Кала-хан. Он и его жена стали лучшими друзьями нашей 
маленькой Тани. Девочка быстро освоила их язык, ела их еду и даже, как мы 
однажды убедились, научилась ритуальным телодвижениям, совершаемым во время 
намаза. Кала-хан был настолько честным, добрым, совестливым человеком, что, 
когда настало время покидать Равал-пинди, расставаться с ним было тяжело. 
 Из записных книжек 
 Равалпинди, провинциальный маленький городок, зимними вечерами погружается в 
спячку. С наступлением сумерек пустеют улицы, жители прячутся от холода 
(температура в декабре - январе падает до минус 3-4 градусов), редко проедет 
машина или запоздалый извозчик, и вновь воцаряется тишина. Вечера зимой 
совершенно безветренны, приятно пахнет кизячным или смолистым древесным дымком 
через приоткрытое окно машины. 
 В Исламабад от посольства можно добраться по Пешавар-роуд, мне больше нравится 
ехать через центр города, по Марри-роуд, в сторону гор, а затем свернуть с 
широкого шоссе на старую дорогу. Дорога вьется меж невысоких холмов. Для этого 
небольшого отклонения от прямого маршрута есть веская причина. Именно здесь, на 
полукилометровом отрезке старой дороги, сухой и холодный воздух всегда пропитан 
горьким ароматом полыни. 
 Запахи Азии, от самых пленительных - цветущих роз и олеандров до ошеломляюще 
тяжелого - невыносимого смрада поселков беженцев в Карачи, где на солнце 
сушатся креветки, гниют рыбные потроха и отлив обнажает зловонный прибрежный ил,
- запахи остаются в памяти навсегда, они ассоциируются с определенными местами 
жительства, отрезками времени, служебными и личными отношениями, характерами и 
ситуациями. Вечерний прохладный, отдающий дымком воздух - это зима в Лахоре и 
Равалпинди; парфюмерный аромат вьющихся по стенам мелких белых цветов - 
дипломатические виллы в Карачи; розы Айюб-парк в Равалпинди; смолистые орешки 
чильгоза на железных противнях, под которыми медленно тлеет древесный уголь,- 
Элфинстон-стрит в Карачи; цветущие олеандры - сад у реки Раваль и посольский 
парк в Тегеране; свежий запах камыша, тины, костра - озерцо Джхарджхар под 
Дели; чадящее конопляное масло, перец, корица - любой уголок любого азиатского 
города, где готовится в харчевнях еда. Но горький аромат п(r)лынного поля у 
подножия исламабадских холмов - это ни с чем не сравнимый запах, ради него 
стоит сворачивать с шоссе на старую дорогу, выезжать загодя, не думать о 
времени. Запах полыни запах ли это Азии? Запах ли это вечности? Запах ли это 
пустырей Марьиной рощи, от которой я сегодня так далеко?.. 
 Ко времени нашего переезда в Равалпинди пакистано-индийская война закончилась. 
В январе 1966 года в Ташкенте при посредничестве Председателя Совета Министров 
СССР А. Н. Косыгина начались переговоры между президентом Пакистана Айюб-ханом 
и премьер-министром Индии Л. Б. Шастри. 
 Первое главное управление КГБ, как я узнал, побывав в отпуске в Москве,