тоскливо. Я вдруг почувствовал, что он очень одинок, что ему надо выговориться, 
что невмоготу хранить в себе свои тяжелые мысли. Очевидно, предположение о его 
моральном одиночестве было верным: к тому времени прошло уже семь лет после 
смерти жены, а говорил он об этом так, будто эта невосполнимая утрата была 
совсем недавно, чуть ли не на днях. Жизнь все больше пригибала его, он 
чувствовал наступление дряхлости, да и отношения с Брежневым были крайне 
напряженными, если не сказать враждебными. От моих встреч с Алексеем 
Николаевичем остались у меня ощущения безысходной грусти и теплое чувство к 
большому человеку.
    Был еще в самом конце пребывания Косыгина в Каире один эпизод, который 
характеризовал Алексея Николаевича как скромнейшего (не в пример некоторым 
другим визитерам) человека. Поздно вечером накануне отъезда он вдруг 
спохватился: «Надо ведь что-нибудь привезти в подарок домой!» Все магазины 
давно уже были закрыты, и я вспомнил о египетской парфюмерии, которую можно 
было приобрести в ночных аптеках. Косыгин с этой идеей согласился, и были 
куплены скромные дары на сумму не более 20 египетских фунтов. Алексей 
Николаевич долго пытался заставить меня взять солидную пачку банкнот, уверяя, 
что они ему совершенно не нужны, а я его убеждал, что не могу взять у него 
никаких денег, кроме потраченной суммы.
    Во время этого пребывания Косыгина в Египте достичь какого-либо 
взаимопонимания с Садатом не удалось, перспектива наших отношений с Египтом 
представлялась весьма неопределенной. Но нашей работой Алексей Николаевич 
остался доволен, и вскоре до Каира дошли положительные отклики на этот счет.
    
    Крутой поворот
    
    В марте 1974 года меня вызвали в Москву из Каира для доклада. Ю.В.Андропов 
с пристрастием выспрашивал, что происходит в Египте и как будут складываться 
советско-египетские отношения, проявляя самый живой интерес ко всем 
подробностям. Доклад проходил в Кунцевской больнице, в том самом отсеке, где 
Юрий Владимирович провел немалую часть своей жизни и куда впоследствии мне не 
раз приходилось ездить для решения текущих слу-
    жебных вопросов.
    Два дня спустя Андропов неожиданно вызвал меня уже в свой кабинет на 
Лубянке и объявил, что имеет намерение назначить меня заместителем начальника 
разведки — начальником Управления «С» — нелегальной разведки. Это прозвучало 
для меня как гром среди ясного неба. Предложение, как мне казалось, никакой 
логикой не было связано с моей предыдущей работой, поскольку сформировался я 
как специалист по арабским странам и Африке. Я вежливо, но довольно решительно 
начал отказываться, особенно настаивая на том, что нелегальную разведку 
представляю себе слабо и что я специалист совсем в другой области. Андропов 
заявил, что это предложение я должен рассматривать как приказ, а что касается 
моей пригодности, то он-де давно присматривается ко мне и считает, что моя 
прежняя работа в кризисных условиях позволяет доверить мне этот непростой 
департамент. В дальнейшем я не раз пытался разобраться в причинах крутого 
поворота в моей разведывательной биографии. Вышел на несколько версий и столк-
135
нулся даже с некоторыми легендами на этот счет, но все было не очень достоверно,
 а главное, уже неактуально.
    После разговора с Андроповым я поехал в Каир сдавать дела, прощаться с 
друзьями, а по возвращении в Москву долго ждал приема у Брежнева. Почему 
Андропов повел меня к нему — не совсем понятно, тем более что протоколом такая 
процедура не предусматривалась. Очевидно, этим жестом Юрий Владимирович хотел 
приободрить сотрудников нелегальной разведки, дать понять, что «наверху» 
придают большое значение этой службе.
    Визит к Брежневу состоялся 25 апреля 1974 года. Генсек был ласковый, томный,
 неторопливый, незамысловато шутил. Говорил он — явно с подсказки Андропова и 
его же словами — о том, что работа в нелегальной разведке штучная, что туда 
должны идти самые стойкие, смелые, сильные, без всяких слабостей и изъянов люди.
 Партия ценит этот коллектив, и мне-де оказано большое доверие. Помня строгий 
наказ, данный Андроповым по дороге к Брежневу: «Не подумай отказываться от 
предложенной работы во время приема у Генерального секретаря», — я поблагодарил 
за советы и за назначение, а сам с огромным беспокойством думал о том, чем мне 
предстояло заниматься, с чего начать, справлюсь ли и за что мне выпала такая 
участь.
    В таких смятенных чувствах я и приступил к работе в новой должности, в 
которой проработал пять с небольшим лет, пролетевших, как мне сейчас 
представляется, мгновенно. Это были годы дальнейшего приближения нелегальной 
разведки к насущным задачам советской внешней разведки в целом, годы упорных 
поисков новых форм и методов работы, омоложения коллектива, настоящего 
творчества, скромных побед, а также огорчений и разочарований, без которых 
никакая разведка не обходится. Но судьба в те годы была к нам благосклонна. За 
период моей службы в нелегальной разведке не было ни измен, ни крупных провалов.
 Но здесь уже, как говорят, кому как повезет.
    За нашей деятельностью пристально следил Андропов. По своему положению 
председателя комитета он вроде бы и не должен был интересоваться мелочами нашей 
жизни, но он, как ни один другой председатель, ухитрялся вникать в мельчайшие 
детали специфической работы нелегальной
136
разведки. Очевидно, оттого, что он состоял на учете в парторганизации 
Управления «С», он уделял этому коллективу повышенное внимание. Авторитет 
Андропова в Управлении «С» стоял высоко, тем более что он находил время 
встречаться со многими нелегалами, часто сам вручал им