но сыграл роль молодого фронтовика, потерявшего боевых друзей 
и поклявшегося продолжить их дело в борьбе за интересы Отечества.
    Начиная с 1947 года все больше моей энергии и свободного времени поглощала 
комсомольская работа. До этого, мало кого зная в Перми, я искал отдушину в 
школьных занятиях. Теперь очень серьезно стал участвовать в комсомольских делах.
 Известно, что на Западе комсомол пытались опорочить как некую «школу по 
промывке мозгов» да и у нас после распада СССР ему немало досталось, но нам в 
послевоенные годы такое и в голову не могло прийти. Для молодых людей, 
стремящихся к общению, вполне естественно вступать в молодежную организацию. 
Никакого нажима мы не ощущали — ни идеологического, ни какого-либо иного. Мы 
сами управляли своими организациями, добровольно выходили на поля, чтобы помочь 
вовремя собрать урожай, устраивали интересные вечера. Никто не заставлял нас 
любить поэтов-патриотов Константина Симонова и Александра Твардовского. Мы с 
восторгом набрасывались на их стихи. Еще в годы войны стихи этих и других 
поэтов давали советским людям духовную пищу, отвечали их нравственным 
ориентирам. И в период трудного послевоенного восстановления страны они 
помогали молодежи поддерживать веру в будущее и энтузиазм. Такие стихи, как, 
например, «Я погиб подо Ржевом» А. Твардовского, не могли не запасть в душу. 
Они позволяли чувствовать связь поколений и ответственность тех, кто остался в 
живых, перед светлой памятью погибших. Кстати, впоследствии я слышал, что 
Симонов в своем завещании просил развеять его прах над полем брани под 
Могилевом, где погибли тысячи русских солдат.
    Социалистические идеи органично вписывались в наши представления. Мы были 
убеждены в том, что социализму свойственны принципы общественного устройства, 
которые могут обеспечить справедливость. Это мы впитали с молоком матери, и у 
каждого имелись свои простые и касающиеся его лично подтверждения. Для меня это 
выражалось, во-первых, в том, что я мог учиться, в то время как мои родители 
такой возможности не имели. То, что паренек из провинциальной рабочей семьи мог 
добиться того же, что и Профессорский сын в столице, разве это не символ 
действительно справедливого общества? Во-вторых, нельзя недооценивать значение 
победы рабоче-крестьянского государства над величайшим злом XX века — фашизмом.
23
    Никто не смог бы убедить нас, что вторую мировую войну, как это иногда 
утверждалось на Западе, выиграли американцы. То, что союзники воевали против 
фашизма вместе с нашей страной, да! То, что в конце концов американцы открыли 
второй фронт и помогали нам поставками, да! Но основное бремя войны пало именно 
на Советский Союз, мы понесли наибольшие потери и ответили смертельным ударом 
противнику. Советскую землю, землю наших предков, немцы хотели превратить в 
выжженную пустыню. И наконец, советский солдат водрузил Знамя Победы над 
рейхстагом в Берлине. Мы чувствовали себя наследниками этого солдата. В 
комсомоле работать было чрезвычайно увлекательно. Меня избрали секретарем 
школьного комитета, а в 1948 году — членом районного комитета ВЛКСМ. Это было 
довольно неожиданно для школьника, ведь в районе проживало около 100 тысяч 
человек. Позже я стал членом горкома, избирался делегатом областной 
комсомольской конференции.
    При всем этом я не должен был забывать об учебе в школе, которая близилась 
к завершению. К удивлению, времени хватало на все. Учеба шла легко, я даже стал 
кандидатом на получение золотой медали. К сожалению, бюрократическая практика, 
согласно которой на каждую школу выделялось не более одной медали, помешала мне 
ее получить. Как я потом узнал, меня подвело одно слово в сочинении. Вместо 
«Советский Союз — страж мира» я написал «стражник мира». Кому-то в 
экзаменационной комиссии это показалось неслучайным, содержащим подозрительный 
намек.
    Досадно, но что ж. Отметки в аттестате были хорошими, и пора было подумать 
о будущем. Секретарь райкома комсомола сделал мне предложение: пойти на работу 
инструктором райкома комсомола сроком на один год, а после этого поехать на 
учебу в Высшую комсомольскую школу в Москву для продолжения образования.
    Сияя от радости, я побежал домой и рассказал о полученном предложении отцу.
    «Предложение почетное и лестное, спору нет, — сказал отец. — И все же не 
спеши, подумай еще, чего тебе самому действительно больше хочется». Какой-либо 
определенности относительно будущей профессии у меня не было. Я пошел в киоск, 
купил справочник для поступающих в вузы и стал его перелистывать. Там было все 
об условиях Приема в университеты и институты, программах обучения, сроках 
экзаменов и учебы, приобретаемых специальностях и т.д. В справочнике я впервые 
наткнулся на название МГИМО — Московский государственный институт международных 
отношений, — которое меня заинтриговало.
    Я начал колебаться между работой в комсомоле и поступлением в МГИМО, 
который все больше меня интересовал, но о котором я практически ничего не знал 
и не мог оценить свои шансы на успех.
24
    Еще раз обращаюсь за советом к отцу. «Комсомол от тебя никуда не уйдет, — 
задумчиво говорит он. — А сколько времени учиться в Институте международных 
отношений?» «Пять лет», — отвечаю я. «А в Высшей комсомольской школе?» — «Два 
года». «Послушай, — говорит отец, — попробуй поступить туда, где дольше учат. 
Там ты получишь более глубокие знания. Иди туда, где учеба длится пять лет».
    Так я и не стал инструктором райкома комсомола. Напротив, приобрел билет на 
поезд до Москвы, взял с собой аттестат зрелости и Другие документы и ранним 
июльским утром 1949 года оказался на вокзале в столице. Оттуда прямиком поехал 
в институт. Я волновался. Ходили слухи, что те, кто оказался в немецкой 
оккупации, могут при сдаче документов быть отсеяны. Но секретарь приемной 
комиссии Белецкая, пр