кнулся. Теперь мне некуда спешить. Ни сегодня, ни завтра, никогда вообще.
    Но память, память моя спешит. Она возвращает меня в далекие годы. Отчетливо 
воскрешается детство. Материнские руки, улыбающийся отец. Любовь, юношеские 
мечты. Удивительно, я помню эти мечты, как будто не было пяти десятков лет. 
Учеба — школа, институт — в памяти проносится как миг. Но память рациональна. 
За каждым мигом как бы скрываются большие книги, которые можно листать страница 
за страницей. Но еще интереснее то, что можно открыть ту страницу, какую хочешь.
 Например, институт. Лекции академика Е.В.Тарле о внешней политике России XIX 
века. Они настолько потрясли меня в студенческие годы, что идеи, факты и 
события помнятся и поныне. Мое понимание национальных интересов Отечества во 
многом складывалось в те далекие дни, когда мы, второкурсники МГИМО, слушали 
блестящие лекции выдающегося историка.
    Институт — это не только лекции, семинары, изучение языков, ни и жизнь 
страны в начале 50-х годов. Открываю в памяти новую страницу: смерть и похороны 
Сталина. Вместе со своими товарищами-студентами прохожу мимо гроба в Колонном 
зале Дома союзов. Осознаем, что в стране начинается новый отсчет времени. 
Тревожно, но теплится и громадная надежда на лучшее.
    1954 год. Окончание института и отъезд в Норвегию на работу в советское 
посольство. Началась совсем другая, чем до этого, жизнь. Сколько в ней было 
всего! Она продолжалась до 24 августа 1991 г. 37 лет на государственной службе: 
6 — на дипломатической работе и 31 — в разведке. Иду по тропам Филевского парка 
и вижу милые моему сердцу норвежские фиорды и шхеры, зеленый Осло, дождливый 
Берген и какой-то очень тихий Трондхейм. Вижу пытливые взгляды моих норвежских 
друзей, которых с каждым годом почти 15-летнего пребывания в этой стране 
становилось все больше и больше.
    1972 год — окончательное возвращение в Москву. Назначения на руководящие 
посты в разведке и долгий путь (это тогда так казалось!) от одной ступени к 
другой. 1980 год. Назначение на должность заместителя, а в 1983-м — первого 
заместителя руководителя разведки. Беседы с Ю.В.Андроповым. В 1989 году глава 
«Разведка» закрывается и начинается глава «Контрразведка и руководство КГБ».
    Итак, вот здесь, в Филевском парке, раскинувшемся над Москвой-рекой, и 
родилось у меня желание написать книгу воспоминаний о необычной судьбе Виктора 
Грушко — простого паренька из южного приморского города Таганрога.
    Москва, 1993 год
    Глава 1
    УРОКИ ВОЙНЫ
     
    «Dieser Knabe ist kein Jude!»*. Немецкий солдат крепко хватает меня за ухо. 
Вырываясь, в панике бегу в дом. Я знаю, что немцы обыскивают дом за домом в 
поисках прячущихся евреев. Теперь очередь дошла до нас. Немецкий солдат, 
который наткнулся на меня, не спросил ни имени, ни происхождения. Без 
предисловия он крепко ухватил меня за ухо и изучил его конфигурацию. Мое ухо 
оказалось славянским. Если бы оно выглядело иначе, мне не миновать участи тысяч 
других местных жителей, которые были расстреляны в овраге в десяти километрах 
от города. Первое, что предприняли гитлеровцы после захвата Таганрога, — это 
массовое уничтожение евреев по образцу осуществленного ранее в Бабьем Яру на 
Украине. Каждый раз, когда я возвращаюсь к поэме Евгения Евтушенко «Бабий Яр», 
в ушах у меня звучит: «Этот мальчик — не еврей!»
    Констатация, в общем-то, была правильной. Я был бедным русским мальчишкой. 
Прадед по материнской линии Яков Сидоренко, доживший до 105 лет, помнил еще 
крепостное право. Когда меня привели, чтобы показать прадеду, мне он вовсе не 
показался старым, потому что не носил бороды. Установив, к какой ветви его рода 
принадлежу я, один из пятидесяти его внуков и правнуков, он молча кивнул в знак 
признания, снял с меня потрепанные сандалии и без лишних слов тут же 
отремонтировал их. Его руки были умелыми и проворными. В то время ему было за 
девяносто.
    Всю свою жизнь он прожил в Алексеевке, маленькой деревушке в 
Матвеев-Курганском уезде Ростовской губернии, что в 40 километрах от Таганрога. 
Южнороссийский город Таганрог, старинный город-крепость и город-купец на 
границе с Украиной, — это моя родина.
    Мои дед и бабушка тоже родились в Алексеевке, в Таганрог же, где отец моей 
матери устроился работать на железную дорогу, пере-
     * «Этот мальчик — не еврей!» 
10
ехали в начале века. Они купили маленький домик, так называемую саманку, или 
мазанку, как таганрожцы иногда называют эти дома, преобладавшие в местной 
архитектуре еще долгие десятилетия. Саманки, как правило, состояли из двух 
комнат — кухни и горницы. Каждая комната размером примерно четыре на четыре 
метра с земляным полом. Такие дома в Таганроге сооружаются и поныне, и старые 
постройки тоже неплохо сохранились. Когда 5-6 лет назад я ездил проведать мать, 
меня поразило то, что домик на Базарной улице выглядел как и прежде. Внутри все 
то же отопление углем, водопровода как не было, так и нет. Только полы стали 
деревянными. Если бы не телевизионные антенны на крышах и линии электропередачи 
вдоль улицы, можно было бы предположить, что на дворе начало века.
    Примитивные условия? Да. Но не нужно забывать, что на теплом юге России 
жизнь людей протекала в основном вне дома. В каждом дворе была летняя кухня с 
печкой. За исключением зимы, домами пользовались в основном для ночлега.
    Вскоре после революции с дедом случилось несчастье. Он попал под поезд и 
потерял руку. С этого момента семейству пришлось жить на ничтожную пенсию. 
Семья была очень бедной, но, как и многие другие, неприхотливой и весьма 
набожной. В