последних новостях в наркомате. В конце беседы Виктор Алексеевич распорядился, 
чтобы я принял дела от сотрудника консульства Федосеева, тут же вызвал его в 
кабинет и определил срок передачи.
 В мои обязанности входила работа с командированными и постоянно проживающими 
на территории консульского округа советскими гражданами и командами моряков 
советских торговых судов, прибывающих в американские порты, а также разбор 
различных конфликтов и оказание консульской защиты советским гражданам, 
попавшим в непредвиденные ситуации. Я также оформлял выезд советских граждан из 
США, ставя в паспорте штамп с въездной визой в СССР.
 В 1941 году в Соединенных Штатах находилось около ста двадцати постоянно 
проживавших советских граждан-эмигрантов, которые имели так называемый 
советский вид на жительство. По положению они должны были один раз в год 
приходить, в генконсульство, чтобы уплатить сбор за продление совзагранвида.
 В течение первых месяцев выполнение перечисленных обязанностей не отнимало 
много времени: каждый день на прием приходили пять-семь посетителей.
 После приезда в Нью-Йорк около двух месяцев меня в резидентуру не пускали. Я 
даже толком не знал, где она находится. Осваивал свои обязанности по прикрытию, 
усиленно изучал английский и, конечно, самым подробным образом знакомился с 
гигантским городом. Особое внимание уделял кинотеатрам в различных районах 
Нью-Йорка и всем видам городского транспорта. Первое время просмотр фильмов был 
не развлечением, а нелегким трудом. Из-за недостаточного знания английского 
языка приходилось напрягаться, чтобы понять происходивший на экране разговор. 
Как ни старался, я понимал максимум пятьдесят процентов слов. Но усиленная 
работа над языком, постоянное общение с американцами, ежедневное чтение газет, 
разговоры по телефону, слушание радиопередач постепенно расширяли словарный 
запас. Через четыре-пять месяцев я уже мог свободно разговаривать с местными 
жителями на бытовые и политические темы.
 В апреле 1941 года меня принял исполнявший обязанности резидента П. П. 
Пастельняк, солидный мужчина лет сорока пяти. У него было мужественное, изрытое 
оспинами лицо с глубоко посаженными темными глазами. Человек он был сугубо 
военный: службу начал в пограничных войсках, а затем перешел на 
контрразведывательную работу. В 1938—1939 годах его направили руководителем 
группы по обеспечению безопасности в советском павильоне на Всемирной выставке 
в Нью-Йорке. Английского языка он почти не знал. После закрытия выставки его 
оставили в резидентуре. В апреле 1941 года он был назначен исполняющим 
обязанности резидента. Будучи военным, Павел Пантелеймонович любил дисциплину, 
и прежде всего подчинение, или, как он изъяснялся, субординацию.
 Пастельняк, просматривая мой план-задание, спросил:
 — Цель командировки известна?
 И, не дожидаясь ответа, зачитал известные мне задачи: установление 
двусторонней радиосвязи между резидентурой и Центром, выполнение 
разведывательных заданий по указанию резидента. Он выделил в мое распоряжение 
две небольшие нежилые комнатки на верхнем этаже консульства для размещения 
радиостанции. Здесь же предполагалось и мое жилище. Пастельняк приказал в 
трехдневный срок переехать сюда из здания школы, приступить к оборудованию 
радиоточки и ежедневно докладывать о проделанном.
 Относительно разведывательной работы Пастельняк заявил, что перед тем, как 
передавать мне на связь агентов, он проверит мою пригодность на вспомогательных 
второстепенных делах: подборке официальных материалов по ФБР и тогдашнему 
главному разведоргану Вашингтона — Управлению стратегических служб (УСС), 
переводе на русский язык официальных и агентурных материалов, подыскании мест 
встреч с агентурой. Я должен был приобретать полезные для резидентуры связи, 
используя официальные возможности по прикрытию. До обеда мне полагалось вести 
прием посетителей, а в послеобеденное время и вечером — работать в резидентуре. 
В ее помещение Пастельняк посоветовал входить таким образом, чтобы этого никто 
из сотрудников НКИД, «чистых дипломатов», как мы их называли, не заметил.
 Я приступил к выполнению своих задач в неспокойное время, в канун нападения 
гитлеровской Германии на нашу Родину. Еще в апреле 1941 года посол К. А. 
Уманский, выступая на совещании дипломатического состава генконсульства, 
заявил: «Гитлер опьянен успехами. В Европе нет державы, которая могла бы 
остановить фашистов. Гитлер готовится к нападению на СССР, и войны нам с 
Германией при всем желании, видимо, не избежать».
 Точка зрения посла ошеломила меня и моих товарищей. Хотелось надеяться, что 
мрачное предсказание не сбудется. А пока его прогноз сыграл мобилизующую роль 
для дипсостава.
 Уманского справедливо считали человеком незаурядным. Он начал свою служебную 
деятельность журналистом, блестяще знал несколько иностранных языков. Перед 
войной нередко выступал в роли переводчика Сталина. Хорошо владел стенографией, 
печатал на пишущей машинке, был прекрасным оратором, умел четко излагать мысли, 
не прибегая к каким-либо запискам. Он сам много работал, подготавливая важные 
документы, и быстро решал вопросы. Будучи уверен в неизбежности войны с 
фашистской Германией, продолжал встречаться в Вашингтоне с немецким послом и 
старался выведать у него нужную информацию.
 В тот период отношения между СССР и США были крайне плохими. Американская 
пропаганда в газетах, журналах и по радио без конца лживо утверждала, что 
Советский Союз — друг гитлеровской Германии и поэтому подписал пакт о 
ненападении. И замалчивала тот факт, что Москва была вынуждена пойти на это 
вследствие двуличной политики правящих кругов Англии и Франции, толкавших 
нацистов к нападению на СССР. Конгресс Соединенных Штатов принимал законы, 
согласно которым свертывались экономические и торговые отношения с Москвой.