чувствовал себя как-то неловко, сам не понимая почему. Наверно, мне было стыдно,
 что я такой молодой, полон сил… В это время к нам подошел секретарь писателя 
Левин, как он мне представился, и начал расспрашивать, трудно ли было найти 
дорогу к дому, нравятся ли мне окрестные места.
 Отдышавшись, Шоу пригласил меня и своего секретаря в дом и провел в большую 
комнату на первом этаже. Вдоль стен от пола до потолка стояли стеллажи с 
книгами.
 Мы уселись за большой стол. Посередине сел Шоу и положил вытянутые руки на 
стол. Мы сели с левой стороны от писателя. Прямо перед нами были полки с 
книгами современных авторов. Среди них я заметил «Тихий Дон» М. Шолохова и «Дни 
и ночи» К. Симонова, избранные произведения И. Эренбурга. На полках слева 
стояли только произведения самого Шоу, изданные во многих странах.
 Женщина с рыжими волосами принесла чай и печенье.
 Я передал писателю оригинал гравюры Пикова. Он посмотрел на нее, поблагодарил 
и обещал вскоре вернуть.
 За чаем шел разговор о книгах, собранных здесь Шоу, о его пьесах. Тем временем 
я внимательно рассматривал хозяина дома. На нем были холщовые брюки и такая же 
рубаха навыпуск, перехваченная пояском — крученой веревочкой с кисточками на 
концах. Волосы, борода, мохнатые брови, ресницы — сплошь седые. Лицо чистое, 
без старческих пигментационных пятен. Вдоль тыльной стороны ладоней шли 
необычно широкие, сильно выступавшие вены. В своем одеянии он казался 
обесцвеченным, увядающим. Однако на каждый мой комплимент в его адрес Шоу делал 
довольно язвительные замечания, суть которых сводилась к тому, что все хорошее 
он делал в прошлом, а сейчас ничего не пишет, а только пачкает бумагу, ругается 
с домашними, с издателями, а иногда с руководителями лейбористской партии. К 
сожалению, газеты и журналы не всегда публикуют его критику внешней политики 
британского правительства.
 Далее, напомнив наш разговор в советском посольстве о выпуске произведений Шоу 
в СССР, я сказал, что советское издательство готово перевести ему в качестве 
первоначального гонорара двадцать тысяч фунтов стерлингов. При этих словах 
писатель, сидевший с полузакрытыми глазами, повернул голову и стал пристально 
рассматривать меня. Выражение его лица быстро менялось: то оно было серьезным, 
то лукавым, то загадочно улыбчивым. Видно было, что Шоу собирается сказать 
что-то неожиданное и парадоксальное.
 Между тем Левин передал мне карточку, на которой было напечатано «Мидлбанк» и 
указан номер счета.
 — Переведите гонорар на этот счет, — сказал секретарь.
 Я пообещал это сделать и положил карточку в бумажник.
 — А ведь большая часть советского гонорара попадет в руки моих врагов — 
министра финансов Стаффорда Криппса и министра иностранных дел Эрнста Бевина. Я 
не хочу этого. — неожиданно резко бросил Шоу и опять остановил взгляд на своих 
руках, неподвижно лежавших на столе.
 Левин стал объяснять мне, что Шоу в текущем году получил значительную сумму 
гонорара за издание своих книг и постановку пьес в различных странах, поэтому с 
советского перевода английское правительство возьмет большую часть в качестве 
подоходного налога. Секретарь тут же попросил меня вместо денег прислать акции 
на двадцать тысяч фунтов стерлингов — они подоходным налогом не облагаются.
 Пришлось объяснять Левину, что в Советском Союзе нет частных предприятий, что 
все предприятия, фабрики заводы национализированы, являются собственностью 
народа и поэтому у нас нет и акций. Поразмыслив немного, секретарь сделал новое 
предложение: тогда можно передать драгоценные камни на сумму гонорара. Я 
ответил, что не могу сразу решить этот вопрос, так как посол обязан сообщить в 
Москву, а каков будет ответ, я доведу до сведения писателя.
 В течение моего разговора с секретарем о возможных вариантах передачи гонорара 
Шоу, облокотившись на стол и поддерживая склоненную голову ладонями рук, 
безмолвно слушал нашу беседу. Как только мы ее закончили, он резко поднял 
голову, открыл глаза и решительно заявил:
 — Это не пойдет. С драгоценными камнями дело противозаконное. Мои злейшие 
враги Криппс и Бевин посадят меня за решетку, ведь они считают меня самым 
главным большевиком в Англии. Я не хочу провести свои последние годы за 
решеткой и умереть в тюрьме.
 Несколько успокоившись, писатель снова повторил, что он не хочет, чтобы 
большая часть советских денег попала в казну Криппса. Повернув ко мне голову, 
он продолжил:
 — Пусть мой гонорар пойдет на благо советского народа. Своим геройством в 
борьбе против врага человечества — гитлеровской Германии — советские люди 
заслужили величайшее уважение всех честных мужчин и женщин на земле и мое тоже. 
Мы все обязаны Советскому Союзу, что сейчас мир. Передайте советскому 
правительству, что я отказываюсь от гонорара.
 В комнате стало тихо. Все молчали. Мне показалось, что Шоу задремал, опершись 
подбородком о ладони.
 Первым нарушил молчание я, тихо сказав секретарю, что у меня больше никаких 
вопросов нет и что если советское посольство может чем-либо быть полезным 
писателю, прошу об этом дать знать нам.
 Мы неслышно вышли во двор, чтобы не нарушить покой писателя. Секретарь открыл 
ворота, и в это время на крыльце появился Шоу. Он улыбнулся и приветливо 
помахал рукой. Я подошел к нему, поблагодарил за беседу и попрощался.
 О двух коротких встречах с великим английским писателем я счел необходимым 
рассказать, чтобы напомнить: Бернард Шоу до последних дней своей долгой жизни с 
уважением и любовью относился к Советскому Союзу и его народу.