и граблями, захватив еду, в первый выходной день выехали на перекопку участков, 
а через неделю на посадку картофеля.
 Помню, целые картофелины мы разрезали на три-четыре части, так чтобы в каждой 
был прорастаемый глазок, и сажали их. Стояла сухая погода, и вскоре мы 
отправлялись поливать посадки. Потом ездили окучивать их.
 В середине мая меня вызвали в отдел кадров МИД, где представили нашему послу в 
Англии Г. Н. Зарубину. Он расспросил меня о семье, какую работу я выполнял в 
Нью-Йорке, знаю ли я английский язык. Находившийся с ним сотрудник английского 
отдела министерства заговорил со мной по-английски. После пятиминутного 
разговора он сказал послу, что я свободно владею языком. Посол посмотрел мое 
дело и еще раз удостоверился, что я недавно сдал экзамен по английскому на 
«отлично». В конце беседы он предложил мне должность второго секретаря 
посольства в Англии. Я сказал, что не могу дать положительного ответа, не 
поговорив с женой. Когда посол услышал, что жена окончила языковой институт, 
затем изучала английский в Колумбийском университете и знает язык лучше меня, 
он сказал, что в посольстве, если жена пожелает, найдется работа и для нее.
 В тот же вечер о состоявшейся беседе с Зарубиным я доложил начальнику своего 
отдела. Руководство разведки сразу же дало мне указание, чтобы я согласился на 
командировку в Англию. Позднее мне начальник отдела сказал, что сделанное 
послом предложение пришлось очень кстати, так как наше руководство само хотело 
через месяц начать оформлять меня в долгосрочную командировку в Англию. На 
следующий день я нашел Зарубина и сказал, что согласен поехать к нему. Он 
поблагодарил меня:
 — Молодец. Об этой поездке не пожалеешь. Если будешь серьезно относиться к 
делу, я дам возможность приобрести опыт настоящей дипломатической работы.
 Затем он сказал, что сейчас же даст команду отделу кадров срочно начать мое 
оформление. А прощаясь, посоветовал, чтобы перед отъездом я обязательно побывал 
в отпуске и отдохнул.
 К себе в разведслужбу я приходил обычно в восемь вечера, после окончания 
работы в МИД и ужина. Из довоенного Иностранного отдела разведка выросла в 
Первое управление. Но это управление было совсем небольшим по сравнению с 
Управлением стратегической службы США, в котором работало свыше тридцати тысяч 
человек. Уже в конце войны деятельность УСС стала переориентироваться с 
Германии и Японии на Советский Союз. После войны разведка Вашингтона создала в 
Западной Германии мощную разведывательную организацию во главе с бывшим 
гитлеровским генералом Райнхардом Геленом. Ее укомплектовали кадровыми 
сотрудниками нацистских спецслужб. Перед геленовской организацией была 
поставлена задача вести разведку против советской зоны оккупации Германии, 
восточноевропейских стран народной демократии и, конечно, против СССР.
 Не могу сказать точно, сколько человек тогда было в нашем Первом управлении. 
Судя по количеству присутствующих на общих собраниях сотрудников разведки, в 
центральном аппарате вместе с канцелярским персоналом было занято не более 
шестисот человек.
 В Отделе научно-технической разведки, который действовал во всех развитых 
капиталистических странах, насчитывалось не более тридцати оперативных 
работников. Примерно половина из них была занята на американском и английском 
направлениях. Сначала меня зачислили в американское, которое размещалось в 
одной большой комнате. Каких-то конкретных оперативных дел за мной не закрепили.
 Руководство привлекало меня к выполнению отдельных разовых поручений. По 
указанию начальника я провел для сотрудников отдела три часовые беседы о своем 
опыте разведывательной работы в США. Две из них были интересными, коллеги меня 
внимательно слушали и задавали много вопросов. Третья получилась неудачной. Мне 
просто пороху не хватило: я не имел достаточных теоретических знаний 
разведывательного дела.
 В мае меня перевели на английское направление. Там я стал изучать 
агентурно-оперативную обстановку на «туманном Альбионе». Читал книги по истории,
 государственному устройству Англии, о политических партиях и, конечно, о 
развитии английской техники и науки. Ознакомился с отчетами о работе лондонской 
резидентуры за последние два года, а также с делами на действующую и 
законсервированную агентуру.
 В середине июля 1947 года я поехал с женой в дом отдыха в Махинджаури, около 
Батуми. Туда добирались трое суток в переполненном плацкартном вагоне. 
Заведение оказалось никудышным. Оно скорее напоминало общежитие. Я спал в 
комнате на шесть человек, где стояли железные кровати с провисшими сетками. 
Точно такие же условия были для женщин. Кормили неважно. Жена и я много времени 
проводили на хорошем песчаном пляже, иногда ездили гулять в знаменитый 
Ботанический сад на Зеленом мысу. Побывали в Батуми, столице Аджарии. Иногда 
принимали участие в волейбольных сражениях. После двенадцати дней отдыха меня 
вызвали в горотдел НКВД в Батуми и показали телеграмму, где указывалось, что 
мне нужно срочно возвращаться в Москву.
 В столицу прибыли 9 августа. Начальник отдела сообщил: вызвали меня в связи с 
тем, что мне необходимо 30 августа на пароходе «Белоостров» отплыть в Лондон. 
Билеты уже заказаны. Срочный вызов объясняется тем, что в Лондоне через 
двенадцать дней после прибытия нужно провести явку с очень важным агентом, 
источником ценной информации по атомной проблеме. Я направлялся в Англию в 
качестве заместителя резидента по научно-технической разведке.
 Отдел уже составил план моей предотъездной подготовки. Со следующего дня я 
приступил к его выполнению. Кроме изучения сугубо оперативных дел и проблем в 
нем предусматривались беседы с ученым (фамилию называть не буду), специалистом 
по атомной проблеме. Он ознакомил меня с принципиальной схемой устройства