предлагало пользоваться советскими торговыми судами. В середине августа в 
Нью-Йорк прибыл пароход «Старый большевик». Через день в генконсульство пришел 
капитан — мой старый знакомый — Иван Иванович Афанасьев.
 Когда он узнал, что я собираюсь домой, то предложил мне место на «Старом 
большевике», который будет первым судном, направляющимся в Ленинград. До этого 
суда в город на Неве не ходили, так как Финский залив очищали от мин.
 Наступил час отплытия. Буксиры вывели «Старый большевик» в океан. Пароход имел 
водоизмещение не более десяти тысяч тонн. Он вез трубы для первого в СССР 
большого газопровода Саратов — Москва. Трубами были забиты трюмы, они лежали 
пирамидами на палубе.
 Целую неделю плавание шло нормально, все чувствовали себя хорошо. Мы с женой 
обо многом говорили, прежде всего о том, как хорошо, если бы нам дали жилую 
комнату: у моих родителей в трехкомнатной квартире, площадью всего двадцать 
четыре квадратных метра, размещались семьи двух братьев, две сестры, мама и 
бабушка. Такое же положение было и у родителей жены. Иметь комнату со всеми 
удобствами стало нашей голубой мечтой: получить такой жилье в послевоенной 
Москве было чрезвычайно трудно.
 Неожиданно наше спокойное плавание кончилось. После обеда я обратил внимание 
на необычно торопливую работу моряков на палубе. Они в который раз тщательно 
проверяли крепление труб, лебедок, шлюпок. Я спросил боцмана Петра Тимофеевича, 
чем вызван аврал?
 — Разве тебе не сказали? Приближается сильный шторм, он ожидается в нашем 
районе часа в двадцать два-двадцать три. Иди в каюту и закрепляй свои вещи, — 
ответил боцман.
 Перед ужином жена и я с дочкой на руках вышли на палубу. Темнело. Океан 
по-прежнему оставался спокойным. Небо покрыли темно-серые тучи. Лишь далеко на 
западе светила оранжевым мутным светом нижняя половина диска солнца, верхнюю 
затянули облака. Создавалось впечатление, будто в небе висела большая матовая 
полусферическая люстра, от которой на гладь океана падали лучи желтого цвета. 
Было сумрачно. Стояла зловещая тишина.
 Во время ужина все говорили мало и негромко. Неожиданно в иллюминатор влетел 
порыв ветра и обдал всех мелкими брызгами. Кто-то сказал:
 — Начинается.
 И действительно, началась схватка «Старого большевика» со свирепой стихией. 
Временами судно, используя мощь своих машин, натруженно карабкалось вверх на 
набегавшую волну. В эти секунды корпус его дрожал от перегрузки. Что-то 
потрескивало, передвигалось по палубе, в каютах. Порой казалось, что судно не 
выдержит и развалится на части. Потом, забравшись на вершину «девятого вала», 
судно на мгновение как бы останавливалось, облегченно вздыхая, а затем, 
сорвавшись с гребня, падало в морскую пучину.
 Самочувствие было скверное. Мучила морская болезнь. В течение ночи, держась за 
поручни, мы несколько раз выходили, чтобы привести себя в порядок и умыться. И 
только малышка Наталья спала беспробудно. Качка измотала нас основательно. 
Около шести утра забрезжил свет, и мы в иллюминатор могли увидеть, что творится 
в океане.
 Пришла официантка, пригласила на завтрак, сказав, что в бурю обязательно надо 
есть. Шторм продолжался, он стал как-то меньше на нас действовать: то ли 
затихал, то ли мы к нему привыкли.
 Обед прошел в нормальной обстановке. Первое подавали в алюминиевых кружках. У 
моряков было спокойное, деловое настроение. Я зашел к капитану, и Иван Иванович 
рассказал:
 — Ночь была кошмарная. Боялся, что газовые трубы разорвут тросы, которыми их 
закрепили, и снесут все надпалубные постройки, в том числе штурвальную рубку, а 
уж тогда — пиши пропало. Но, кажется, пронесло, — и капитан плюнул через левое 
плечо.
 Дальнейшее плавание проходило без каких-либо приключений, однако путь судна 
был очень долгим. Оказалось, что из-за большого числа плавучих мин в Северном 
море корабль шел мимо западного побережья Ирландии, к югу от Англии, через 
Ла-Манш, вдоль северного побережья Франции, через Кильский канал.
 При входе в Кильский канал мы с удивлением наблюдали, как на «Старый 
большевик» поднялись два немецких пожилых лоцмана. Мы все еще видели в немцах 
врагов. Лоцманы отдали честь первому помощнику и направились с ним к капитану. 
Через некоторое время они прошли к штурвальной рубке, и наше судно двинулось 
вперед на Ленинград.
 Завидев советский флаг на нашем корабле, некоторые молодые немцы на берегу — 
парни и девушки — подбегали к краю воды, выкрикивали ругательства и грозили нам 
кулаками. Один из лоцманов что-то говорил и видимо, урезонивая. После того как 
лоцманы, выполнив свои обязанности, собрались покинуть корабль, капитан угостил 
их обедом с вином и дал им по блоку американских сигарет.
 В первых числах октября 1946 года на девятнадцатый день плавания «Старый 
большевик» прибыл в Ленинградский порт. Мы молча стояли на палубе и смотрели на 
родную землю. Дул холодный, пронизывающий ветер. Я с палубы видел портовых 
рабочих, которые подгоняли подъемные краны., опускали трап. На судно поднялись 
пограничники. На рабочих были надеты телогрейки и стеганые ватные брюки, сапоги,
 шапки-ушанки — атрибуты военного времени. Я сразу подумал: «Вот эти герои, 
которые, рискуя жизнью, преодолевая неимоверные трудности, разбили врага, 
защитили Ленинград, Родину, честь и достоинство советских людей, в том числе и 
меня».
 Меня охватило сложное чувство: с одной стороны, беспредельная благодарность к 
этим людям, а с другой — чувство вины: ведь я не был на полях сражений. Это