слов в порядке раскаяния:

 «Я знаю, что вернуть прошлое нельзя, и считаю необходимым попытаться исправить 
свою ошибку и хоть как-то восстановить нанесенный ущерб. Главное же, хочу 
заверить, что Харвелл при этом нисколько не пострадает. Что же касается друзей, 
то я постараюсь спасти то хорошее, что было в наших отношениях. Мысль эта 
выходит сейчас на первый план, и мне даже трудно сосредоточиться на чем-то 
другом.
 Тем не менее мне также ясно, что я должен подробно изложить весь тот объем 
информации, которую я передал, и помочь, насколько это позволит мне моя совесть,
 другим людям, занимающимся еще тем, что ранее делал я, прекратить такую 
деятельность. Никто из тех, кого я знаю поименно, не помогал мне в сборе 
информации, переданной русским. Речь идет о людях, которых я знаю только внешне,
 которым я доверял свою жизнь, как и они мне – свою, и я не знаю, смогу ли я 
сделать что-то такое, что может их выдать. Они не имеют никакого отношения к 
атомному проекту, являясь лишь связующим звеном между мной и советским 
правительством.
 Первоначально мной овладела мысль предупредить русских, что их союзники ведут 
работу по созданию атомной бомбы. На первых порах я сконцентрировал свое 
внимание исключительно на результатах собственной работы, но впоследствии, 
особенно в Лос-Аламосе, я совершил то, что считаю самым тяжким своим деянием, – 
я передал сведения о принципе создания плутониевой бомбы.
 Будучи уже в Харвелле, я стал задумываться об информации, которую продолжал 
передавать, начав ее отсеивать. Мне трудно сейчас сказать, когда и как 
конкретно это происходило, поскольку представляло собой длительный процесс, 
связанный с борьбой, происходившей во мне самом. Последнее свое сообщение я 
передал в феврале или марте 1949 года.
 Прежде чем я попал в исследовательский институт, мне приходилось общаться с 
англичанами, придерживавшимися левых взглядов и той же философии, что и я.
 Здесь же, в Харвелле, я тоже познакомился с англичанами, но представителями 
различных направлений и лагерей, жизнь которых была полнокровной и интересной. 
Не знаю, каковы их корни, полагаю, они и сами над этим не задумываются.
 Записанное прочитал и подтверждаю правильность пересказа моих слов, сделанных 
из побуждений совести».

 Под этим он поставил свою подпись: «Клаус Фукс». Скардон внизу приписал, что 
Фукс внимательно прочитал текст, в который внесены изменения по его пожеланию. 
Затем Клаус подписался внизу каждой страницы.
 Фукс не стал пересказывать Скардону технические характеристики атомной бомбы, 
переданные им русским, поскольку тот не имел допуска к секретным материалам, но 
изъявил готовность сообщить их эксперту, в качестве которого сам же предложил 
Михаэля Перрина, с которым познакомился еще в 1942 году и который являлся 
ассистентом Уоллейса Акерса во время их совместной работы в «Тьюб аллой», а 
сейчас был сотрудником министерства по сырьевым ресурсам. Встреча с ним была 
назначена на 30 января в Лондоне, так как Фукс пожелал немного отдохнуть в 
конце недели и собраться с мыслями. При этом он еще раз подчеркнул, что с 
нетерпением ожидает исхода дела и не хотел бы терять время, дабы возможно 
быстрее навести порядок. После этого он поездом возвратился в Харвелл. В ту же 
ночь произошло непредвиденное: Арнольду сообщили, что в кабинете Фукса горит 
свет. Тот немедленно направился в административное здание и потихоньку вошел 
внутрь: действительно, в кабинете Фукса горел свет, и некоторые шорохи 
подтверждали, что там кто-то есть.
 Арнольд воспользовался имевшимися у него ключами и направился в комнату, 
расположенную как раз напротив кабинета Фукса по коридору. Стены там почти под 
самым потолком заканчивались стеклянными перегородками. Арнольд залез на стол и 
смог заглянуть в кабинет Фукса. Тот сидел за письменным столом и просматривал 
дела, нещадно дымя. Во всем здании было темно и тихо.
 Арнольд наблюдал за Фуксом долгое время. После всего произошедшего тот мог 
совершить самоубийство или продумать план бегства ночью из Англии, прихватив 
кое-какие документы. А может, он намеревался просто уничтожить их.
 Арнольд продолжал наблюдать, а Фукс все так же спокойно просматривал свои 
бумаги, время от времени прерываясь, доставая из письменного стола другие 
документы и раскладывая их стопочками на крышке стола. Около одиннадцати часов 
вечера он встал и вышел, оставив документы на столе, не выключив свет. Арнольд 
решил, что Фукс обязательно вернется, чтобы хотя бы погасить свет, и остался на 
своем посту в темноте.
 Миновало около часа, прежде чем Фукс возвратился близко к полуночи. Он снова 
уселся за стол и продолжил чтение. Примерно через полчаса Клаус, наконец, встал,
 выключил свет, запер дверь своего кабинета и, выйдя из здания, сел в 
автомашину и поехал домой. Тогда Арнольд вошел в его кабинет и установил, что 
все бумаги, которые Фукс внимательно просматривал, касались ежедневных дел и 
особого значения не имели. Кабинет оставался в полном порядке со стопочками 
документов на письменном столе. Обыск в нем был произведен только после ареста 
Фукса.
 В понедельник утром Фукс сел в поезд, шедший в Лондон. На Педдингтонском 
вокзале его снова встретил Скардон, отвез в военное министерство, где их уже 
ожидал Перрин. Пока они ехали, Фукс рассказал Скардону о некоторых деталях 
своих агентурных встреч, считая, что они могут тому пригодиться. Вообще-то он 
пришел к выводу, что на русских работали и другие ученые. Затем он описал место,
 где должна была пройти несостоявшаяся встреча. Это была «Пестрая собака» в