из этого, он перешел к разговору о друзьях. Что они будут думать о его поступке 
– в особенности Арнольд, которого он фактически подвел?
 Фукс волновался, утверждая, что его сестра Кристель ничего не знала о его 
связях с русскими в Соединенных Штатах. Если у нее и возникали какие-либо 
подозрения, то она, скорее всего, связывала его дела с подпольной работой 
немецких коммунистов.
 Он сообщил Скардону еще несколько подробностей, прежде чем тот прервал их 
беседу. Наиболее часто он встречался с русскими в Лондоне в 
Морнингтон-Крессент; они никогда не давали ему псевдонима, зная его как Фукса; 
об опознавательных знаках, которых было довольно много, он уже и не помнит. 
Расставаясь, Скардон спросил Фукса, когда они смогут встретиться в следующий 
раз. Тот вспомнил, что у него на следующий день запланировано заседание 
комиссии, так что свободным он будет только через день, 26 января.
 Скардон возвратился в Лондон, удрученный услышанным. Теперь, когда Фукс 
облегчил свою совесть, он вряд ли может надеяться, что все снова будет 
по-прежнему и что он сможет продолжить свою работу в Харвелле. Он особо 
подчеркнул, что именно из-за этого и пригласил Скардона в Харвелл и говорил с 
ним вполне откровенно.
 Он был русским агентом, теперь понимает, что в этом состояла его ошибка, 
поэтому он и сделал признание. Он более не русский агент, и дело Скардона – 
правильно изложить суть вопроса властям и как можно скорее завершить неприятные 
формальности, чтобы Фукс мог продолжить свою работу. Он уже принял решение не 
переходить на работу в университет, да в этом теперь необходимости уже и не 
будет. Он признал все открыто, и на этом дело должно быть закончено. В качестве 
цены за сделанное им признание он потребовал от Скардона заверения, что может и 
далее оставаться в Харвелле. Beдь свое признание, что подчеркивалось им и в 
дальнейшем, Фукс сделал добровольно.
 Короче говоря, Фукс еще не понимал, что поставлено на кон. А это давало службе 
безопасности определенное преимущество. Пока он будет так думать, он, скорее 
всего, не попытается бежать или совершить самоубийство. Поэтому сейчас на него 
нельзя было давить, нельзя устанавливать за ним наблюдение полиции, нельзя 
вырывать из того мира иллюзий, в котором Фукс пребывал.
 Следующая их встреча произошла снова в Харвелле 26 января. К Фуксу, казалось, 
вновь вернулось прежнее самообладание, он рассказал Скардону новые подробности 
– в основном о встречах с другими агентами в Лондоне, Бостоне, Нью-Йорке и 
Санта-Фе. В прошедшие дни он встречался с Арнольдом, которому пожаловался, что 
Скардон, видимо, недостаточно высоко оценил значение и важность 
рассматриваемого дела. Фукса в особенности беспокоит предстоящая конференция с 
американцами, на которой должны быть решены вопросы открытой публикации по 
атомной бомбе. Понимал ли Скардон, что Фукс обязательно должен принять в ней 
участие? Если его на конференции не будет, это бросится всем в глаза и может 
вызвать подозрение, что скажется отрицательно на репутации Харвелла. Понимает 
ли это Скардон? Арнольд успокоил Фукса и предложил самому переговорить на эту 
тему со Скардоном.
 26 января уже сам Фукс настаивал на том, чтобы ускорить расследование дела и 
прояснить его положение.
 Скардон предложил ему варианты дальнейших действий: либо он сам 
собственноручно напишет обо всем, либо продиктует свое признание секретарше, а 
то и ему, Скардону. Фукс предпочел третий вариант, и они договорились 
встретиться на следующий день в военном министерстве. (Муха уже попала в 
паутину, но пока еще не сообразила, что ее там удерживает.) Между мужчинами 
установилось полное доверие и взаимопонимание: они называли друг друга по 
именам, уважительно относились друг к другу, а Фукс еще и полагал, что они 
играют свои роли в судьбе, которая величавее их обоих. Когда драма закончится, 
они смогут расстаться и возвратиться каждый к своей жизни.
 Возможность закончить восемь лет молчания и ведения двойной жизни, когда 
нельзя было никому довериться, должна принести Фуксу, как он считал, громадное 
облегчение. Возможность объединить эти две жизни в одну и открыть свою душу 
человеку, который его понимал, – великое дело. Самое главное – быть понятым. 
Как только Скардон уехал, Фукс отправился к Арнольду и с готовностью ответил на 
все его вопросы по характеру информации, которую он передал русским.
 На следующий день, как и было обусловлено, Фукс отправился в Лондон. Скардон 
встретил его на Педдингтонском вокзале, и они вместе поехали в военное 
министерство в Уайтхолл. Уединившись в одной из комнат, Скардон сделал Фуксу 
необходимое предупреждение и попросил подтвердить готовность дать показания. 
Фукс ответил:
 – Конечно. Я все отлично понимаю. Можно приступать.
 И Скардон стал записывать то, что он говорил:

 «Я – заместитель начальника института по исследованию атомной энергии в 
Харвелле по науке. Родился 29 декабря 1911 года в Рюссельсхайме. Отец мой 
являлся священнослужителем, и у меня было счастливое детство. Хочу подчеркнуть, 
что отец делал всегда только то, что считал необходимым и правильным, говоря 
нам, что мы должны идти каждый своей дорогой, если даже при этом столкнемся с 
трудностями. Ему самому пришлось много бороться, так как он поступал по велению 
своей совести, не будучи согласным с постулатами существующих конфессий. Он 
стал, например, первым священнослужителем, вступившим в социал-демократическую 
партию…»

 И далее в том же духе. Подойдя к концу, Клаус Фукс впервые сказал несколько