каждый камень, в швейцарской же столице не был уже долгие годы. А она 
показалась ему совершенно иной и чужой. Ему приходилось опасаться не только 
немецких агентов, но и швейцарской тайной полиции, вынюхивавшей шпионов. К тому 
же более двух – максимум трех дней оставаться в Берне он не мог. Не имел он 
возможности остановиться и в какой-нибудь маленькой гостинице, так как 
министерство иностранных дел Германии имело свой счет в «Терминусе», что на 
привокзальной площади, где для него зарезервировали номер. Он знал, что за ним 
там будет установлена слежка, людей, с которыми он станет контактировать, тоже 
возьмут на заметку, а телефонные разговоры наверняка прослушиваются. Лишь по 
прошествии нескольких часов ему удалось позвонить доктору Брауну из уличного 
телефона-автомата. Вот каковым был его путь до апартаментов Мейера.
 Американцы знали о существовании довольно слабого немецкого подполья, 
состоявшего из армейских офицеров и некоторых гражданских лиц, которые никак не 
могли решить, следует ли убить Гитлера или же просто арестовать, после чего 
начать мирные переговоры с союзниками. Среди заговорщиков были также 
представители старого немецкого дворянства, ремесленники и политики. Незнакомец 
мог, конечно, принадлежать к их кругу, но для выяснения этого нужно было 
соответствующее подтверждение.
 – Мы не знаем, – прервал его рассказ Даллес, – не являетесь ли вы 
агентом-провокатором.
 – Вы были бы слишком наивными, – согласился немец, – если бы у вас не возникло 
никаких подозрений. Сейчас я не могу доказать, что таковым не являюсь. Однако 
если бы я был провокатором, то вряд ли сумел бы представить вам такое 
количество секретной документации. Согласитесь, для отвода глаз вполне хватило 
бы двух-трех бумаг.
 Он немного помолчал и откашлялся. Доктор Браун глянул на курьера и сказал:
 – Если мой друг не станет возражать, я приведу одну фразу, которую он произнес 
вчера при нашей встрече. Он провозгласил тост: «Недостаточно сжимать руку в 
кулак в кармане, надо, чтобы он мог нанести удар».
 Эти слова произвели на американцев благоприятное впечатление. Тем не менее они 
подумали: может быть, за этим все же что-то скрывается, скажем, предоставление 
документов в обмен на освобождение немецких военнопленных или что-либо другое.
 Доктор Браун усмехнулся, как бы прочитав их мысли:
 – Должен признаться, что мы сначала обратились в британское посольство. Там 
меня немного знают. Когда же меня спросили о финансовых условиях, а я ответил: 
«Никаких» – то меня не стали принимать всерьез, а попросту высмеяли, сказав, 
что это все не более как шутка и к тому же глупая.
 – Каковы же ваши условия? – спросил Мейер. Курьер посмотрел сначала на него, 
потом на Даллеса и медленно проговорил:
 – Господа, я ненавижу нацистов. Для меня они – враг номер один. По отношению к 
большевикам я испытываю то же самое. И те и другие представляют опасность для 
мира. Но ведь идет война, а страдает народ. Попробуйте поверить, что я 
действительно – немецкий патриот, человек с совестью, и таких людей в Германии 
довольно много. Все, что мы просим в качестве оплаты за наши услуги, сводится к 
оказанию нам помощи и поддержки после войны как в моральном, так и в 
материальном плане.
 – Сейчас трудно предугадать, что будет после войны, – заметил Даллес. – 
Сначала ее надо выиграть. – Нагнувшись вперед, он постучал костяшками пальцев 
по столу.
 Было уже три часа ночи. Немцы по соображениям безопасности оставаться дольше 
не могли. Да и курьеру предстояло выехать в Берлин утренним поездом. Следующую 
поездку он, по-видимому, сможет предпринять в Швецию. Конечно, необходимо 
какое-то время, чтобы проверить переданную им информацию. И еще. Для того чтобы 
ему легче было установить контакт с американским посольством в Стокгольме, 
необходим псевдоним для идентификации.
 Потом уже никто не мог вспомнить, откуда и почему появилось имя Джордж Вуд. 
Может, какую-то роль сыграло постукивание Даллеса по крышке стола. Но как бы то 
ни было, на этом имени и остановились, восприняв это как хорошее 
предзнаменование. При прощании мужчины крепко пожали друг другу руки, и Джордж 
Вуд и доктор Браун бесшумно спустились по лестнице,
 Даллес и Мейер после ухода немцев до самого рассвета занимались сортировкой 
документов. Обменявшись мнениями, пришли к выводу, что стоит рискнуть пойти на 
предложенную игру и сообщить обо всем в Вашингтон. В течение дня составили 
обстоятельную депешу с изложением данных о Вуде и просьбой об ускоренной их 
проверке.
 А Вуд в это время сидел в вагоне поезда, мчавшегося в Берлин, уютно 
устроившись в углу купе. Хотя за истекшие четверо суток он почти не спал – 
подушки в номере «Терминуса» были едва помяты, – он не чувствовал усталости. Он 
испытывал такое же радостное волнение, как и после прыжка на лыжах, 
совершенного им однажды после длительной тренировки, хотя американцы не дали 
ему никаких доказательств их доверия, а риск, ожидавший его, был очень велик. 
Как бы то ни было, ему удалось-таки совершить после длительного выжидания 
первый шаг.
 Незаметно он задремал, а когда проснулся от толчка поезда, за окном уже 
пробегали пригороды Берлина. Хотя день клонился к вечеру, он сразу же поехал на 
работу на Вильгельмштрассе, чтобы доложиться и посидеть за своим письменным 
столом. С этой минуты он должен стать еще более осторожным, чем когда-либо, 
отгородиться от всех стеной молчания, делая вид, что поглощен лишь работой. 
Самым тяжелым для него было то, что он не мог ни с кем поделиться своими 
секретами, хотя у него были друзья и знакомые, тоже по-своему не принимавшие