исполняли, порой не осознавая этого, роль пешек в большой игре между Кремлем и 
Белым домом.
 Исходя из всего этого в печати не очень много объективной (без эмоциональной 
окраски) и полной информации о советских перебежчиках. Одно из исключений — 
книга Д. В. Прохорова и О. И. Лемехова «Перебежчики. Заочно расстреляны», факты 
из которой использованы в этой главе.
 Первым, кто продемонстрировал западным спецслужбам размах и направления 
деятельности отечественной научно-технической разведки, был шифровальщик 
военной легальной резидентуры в Канаде И. С. Гузенко (Кларк). История его 
побега достаточно подробно описана в отечественной литературе, так же, как и 
нанесенный им урон. Хотя крайне редко говорится о том, что побега могло не быть,
 если бы…


 И. Гузенко (в маске) дает интервью на Западе после побега. 1945 год 

 «По причине недопустимой беспечности, ротозейства и легкомысленного поведения 
военного атташе СССР в Канаде полковника Заботина и трех его помощников — 
полковника Мотинова, майора Рогова и майора Соколова (к началу 90-х годов все 
они, насколько мне известно, стали генерал-майорами и находились либо в запасе, 
либо в отставке), — которые доверили Гузенко всю свою переписку для хранения 
или уничтожения, на руках у перебежчика оказались секретные документы. Он 
снимал копии с тех, что шли в архив, а материалы, требующие уничтожения, хранил 
в надежном месте. Своей преступной деятельностью Гузенко занимался с 1942 по 
1945 год. — Это из воспоминаний заместителя начальника 1-го управления 
(агентурная разведка) ГРУ полковника М. Мильштейна. — По долгу службы пришлось 
заниматься делом Гузенко, и, понятно, я был свидетелем того, как реагировали на 
это предательство не только руководство военной разведки, но и высшие 
должностные лица Советского Союза».
 М. Мильштейн далее в своих воспоминаниях справедливо утверждает: «В истории 
Гузенко были нарушены все писаные и неписаные законы секретной службы. По 
существующим в разведке правилам шифровальщик не имеет права жить на частной 
квартире — ему обязаны предоставить жилую площадь в помещении, имеющем 
экстерриториальность, то есть в посольстве. Так оно в начале и было. Но у 
Гузенко рос маленький ребенок, который иногда по ночам кричал, а жена военного 
атташе не терпела детского плача. В результате Заботин, находящийся под 
каблуком жены, заставил Игоря Гузенко переехать на частную квартиру.
 В то же время Мотинов и Рогов, также вопреки всем инструкциям, по своей 
инициативе стали заводить подробные личные дела на всех, с кем они работали или 
кого они в тот момент «разрабатывали». В этих досье содержались имена, адреса, 
места работы и другие данные на уже действующих агентов, и на лиц, которых они 
собирались сделать своими осведомителями.
 Материалы хранились в сейфе у Мотинова, ключом к которому мог пользоваться 
только он сам. Второй же ключ, опечатанный, в специальном пакете, на всякий 
«пожарный» случай должен был храниться у старшего шифровальной комнаты и потому 
не выдавался. Но Мо-тинов по глупой наивности не предполагал, что Гузенко уже 
давно подобрал ключ к его сейфу и систематически прочитывал все секретные 
документы, снимая с них копии.
 Сама история побега советского шифровальщика в Канаде довольно необычна. Еще в 
сентябре 1944 года начальник управления подумывал об отзыве Гузенко на родину и 
для начала приказал переселить его в дом военного атташе. Полковник Заботин, 
опять же пойдя на поводу у жены, не выполнил этого приказания Центра. Позднее, 
через год, в августе 1945 года, тогдашний начальник ГРУ генерал-полковник Ф. Ф. 
Кузнецов сам составил телеграмму с категорическим приказом Заботину немедленно 
отправить Гузенко и его семью в Москву. Помню, тогда Федор Федорович вызвал 
меня к себе и с гордостью показал текст телеграммы, которую он отправил. 
Прочитав ее, я схватился за голову: телеграмму-то будет расшифровывать сам 
Гузенко! А она содержала явные угрозы в его адрес. Но Кузнецов слабо 
представлял последствия своего опрометчивого шага и ничего не хотел слушать. 
Телеграмма, между тем, благополучно дошла до адресата в Оттаве. Естественно, 
получив и расшифровав подобную депешу из Центра, испуганный Гузенко сразу же 
собрал все имеющиеся в его распоряжении документы и сентябрьским вечером 1945 
года тайно покинул квартиру» [565] .
 В первой половине июня 1944 года (за 13 месяцев до побега шифровальщика) М. 
Мильштейн встречался с И. Гузенко в Оттаве, и тогда у гостя из Москвы 
зародились подозрения по отношению к этому человеку. С той поры прошло 
пятьдесят семь лет и сейчас трудно судить, правильно или нет поступил 
заместитель начальника 1-го агентурного управления, не став настаивать на 
отзыве подозрительного сотрудника. Хотя тогда причиной мотивированного вызова в 
Москву и многомесячного служебного расследования могла стать даже обычная 
анонимка. В июне 1944 года М. Мильштейн совершал обычную инспекционную поездку 
по легальным резидентурам военной разведки, и Канада в его маршруте занимала 
последнее место. Первоначально он не собирался встречаться с шифровальщиком, но 
его странное местожительство, да и желание самого И. Гузенко поговорить с ним 
изменили планы гостя.
 «Как всегда в таких случаях, я начал издалека: как семья, чем занимается жена 
в свободное время, что он делает сам в выходные дни, каковы квартирные условия, 
не хочет ли он вернуться в Союз, как обстоят дела с английским языком… О делах 
в начале беседы — ни слова.
 Неожиданно Игорь выразил желание участвовать в оперативной работе. Для меня