Еще совсем недавно одна из больших комнат, выходящих четырьмя окнами на улицу, 
была занята князем Гавриилом Константиновичем Романовым  [29] и его женой, 
бывшей балериной Анастасией Рафаиловной Нестеровской (и их бульдогом). Андреева 
и Горький в полном смысле слова спасли от расстрела Гавриила, сына К. Р., 
президента Академии художеств: позже все его родичи были расстреляны во дворе 
Петропавловской крепости, и среди них – историк Николай Михайлович, а брат его 
погиб в шахте в Алапаевске вместе с братом царя и сестрой царицы. Анастасия 
Нестеровская, на брак князя с которой царь категорически не давал своего 
согласия, венчалась без согласия царя, и брак считался морганатическим. Она в 
прямом смысле, не иносказательно, бросилась в ноги Урицкому, когда летом 1918 
года Гавриила арестовали. Ей помог чекист Бокий, заменивший Урицкого, который 
перевел князя из подвала Гороховой в больницу. Доктор Манухин, лечивший 
Горького, привез Нестеровскую к Андреевой, и она помогла через Бокия спасти 
обоих.
 Это было в канун убийства Урицкого, и Нестеровская знала в Петрограде только 
одно верное место – квартиру Горького, – где ее мужа не арестуют. Она перевезла 
его туда. Вот как она пишет об этом в своих воспоминаниях:
 «Горький встретил нас приветливо и предоставил нам большую комнату в четыре 
окна, сплошь заставленную мебелью.
 Здесь началась наша новая жизнь. Я выходила из дома редко. Муж ни разу не 
вышел. Обедали мы за общим столом с Горьким и другими приглашенными. Бывали 
часто заведомые спекулянты, большевистские знаменитости и другие знакомые. Я 
видела у Горького Луначарского, Стасову, хаживал и Шаляпин. Чаще всего 
собиралось общество, которое радовалось нашему горю и печалилось нашими 
радостями. Нам было в этом обществе тяжело.
 В это время М. Ф. Андреева была назначена управляющей всеми театрами 
Петрограда, и я, пользуясь ее положением, начала хлопотать о получении 
разрешения на выезд в Финляндию. Подала также через Финляндское Бюро прошение в 
Сенат о позволении нам въехать в Финляндию.
 Дни тянулись, и мы оба томились. Я изредка ходила на нашу квартиру и выносила 
некоторые вещи – платье, белье. Выносить было запрещено, и потому я надевала на 
себя по несколько комплектов белья мужа и других вещей. В один из моих визитов 
на квартиру я узнала, что ее реквизируют, а обстановку конфискуют. Муж в это 
время болел, а затем слегла и я.
 Оправившись после испанки, я снова начала письменно хлопотать о разрешении на 
выезд и об освобождении также великого князя Дмитрия Константиновича из тюрьмы. 
Я добилась того, что доктор Манухин осмотрел его в тюрьме и нашел его здоровье 
сильно пошатнувшимся.
 М. Ф. Андреева рекомендовала нам бросить все хлопоты об отъезде и лучше начать 
работать в России. Мне она предлагала начать танцевать, а мужу заняться 
переводами.
 В эти мучительные дни, полные огорчений и отчаяния, мой муж получил повестку 
из Чека с приказанием явиться по делу. Что за дело? Мы не знали. Муж был так 
слаб, что о выходе из дому не могло быть и речи. Вместо него хотела идти я. 
Спросила совета у М. Ф. Андреевой.
 – Я справлюсь у Зиновьева, в чем дело, – ответила она, – едем те со мной.
 У гостиницы „Астория", где жил Зиновьев, я в автомобиле ждала М. Ф. Андрееву 
более часа. Когда она вернулась, я боялась спросить о результате. Наконец, 
после продолжительного молчания, когда мы отъехали довольно далеко, она 
заговорила:
 – Ну, можете ехать в Финляндию. Сегодня получено разрешение: ввиду тяжелого 
состояния здоровья вашего мужа выезд разрешен. Дано уже распоряжение о выдаче 
всех необходимых для вас докумен тов. В Чрезвычайку можете не являться, 
Зиновьев туда сам позвонил.
 Радости моей не было конца. Я поспешила обрадовать мужа. Затем поехала в 
Финляндское Бюро, и там, на наше счастье, было получено разрешение на въезд в 
Финляндию.
 Для того чтобы получить выездные документы, я должна была явиться в 
министерство иностранных дел. Оно помещалось в Зимнем дворце. Когда я вошла 
туда, меня поразило необыкновенное количество крестьян, запрудивших лестницы и 
залы. Дворец представлял картину полного разрушения: дорогая мебель почти вся 
поломана, обивка порвана, картины лучших мастеров продырявлены, статуи, вазы 
разбиты. Весь этот наполнивший дворец люд приехал со всей России на какие-то 
лекции.
 Мы собирали вещи, прощались с родными и знакомыми. Приходила милая, 
симпатичная Б., которую я искренне полюбила. Со стороны Горького и его жены мы 
видели полное внимание и желание нам помочь. Как мы им благодарны! Накануне 
отъезда, когда я получила в долг деньги, я расплатилась со своей прислугой. До 
последнего момента нас преследовали всевозможные трудности, из которых главная 
была та, что мы не имели письменного разрешения Чека на выезд, – но все прошло 
благополучно: 11 ноября 1918 года в 5 часов утра я с больным мужем, моя 
горничная и бульдог, с которым мы никогда не расставались, поехали на вокзал. 
От волнения ехали молча. На вокзале я подошла к кассе и спросила билеты до 
Белоострова. К моему изумлению, мне выдали их беспрепятственно. Радоваться я 
все-таки еще боялась.
 Муж был очень слаб. Пришлось долго ожидать разрешения сесть в поезд. Наконец, 
мы заняли места. Вагон наполнился солдатами, и мне все казалось, что эти 
солдаты подосланы, чтобы убить моего мужа. Эти моменты были, пожалуй, самые 
тяжелые из всех, пережитых нами. Поезд тронулся.
 Приехали в Белоостров. Более часу ожидали в буфете. Наконец, нас вызвали.