и – вероятно – страх раскрытия тайн. И радости были новые: радость свободы 
личной жизни, не стесненной ни моральным кодексом, ни тем, «что скажут соседи», 
радость выжить и уцелеть, сознание, что она живет в эпоху «пост-Гарбо в роли 
Маргариты Готье» и что она не была разрушена теми, кого любила.
 Я хочу выразить мою благодарность следующим лицам и учреждениям за помощь в 
работе над этой книгой:
 Архиву Герберта Гувера в Станфорде (Калифорния), в лице его сотрудников 
Чарльза Г. Пальма и Рональда М. Булатова.
 Институту имени Кеннана (Вашингтон), в лице профессора Фредерика Старра 
(сейчас – вице-президента университета Тулэн).
 Библиотеке Принстонского университета, в лице его сотрудников О. В. Пелеха и 
Тэда Арнольда, а также сотрудниц библиотеки Зинаиды Бронер и Лилы Ржиха.
 Библиотеке и архиву Сили Г. Мэдд, в Принстоне.
 Институту имени Кеннана и клубу университета Калифорнии (Беркли), 
предоставившим мне возможность жить и работать на месте.
 За ценные ответы на мои вопросы, возникавшие в процессе работы: сэру Исайе 
Берлину (Оксфорд), г. Эльдриджу Дурброу (бывшему секретарю посольства США в 
Москве в 1930-х годах), проф. Джоффри Бесту (Англия), Алексису Ранниту 
(Иельский университет), проф. Джорджу Клайну (Брин-Моур), проф. Григорию 
Фрейдину (Станфорд).
 За чтение моей рукописи в целом и в отрывках: профессорам Кароль Аншутц 
(Станфорд), Ричарду Сильвестеру (Колгейт), М. Г. Баркеру (Ратгерс), Герману 
Ермолаеву (Принстон) и Геннадию Шмакову.
 Также благодарю за переписку на машинке Барри Джордана и за тщательный 
просмотр текста А. Сумеркина, С. Петруниса и С. Шуйского.
  Н. Б. 




 НАЧАЛА



  Прошлое было прологом.  

    «Буря», II, 1, 126.

 В 1920 и 1930-х годах о ней было известно, что она кончила Кембриджский 
университет и была переводчицей шестидесяти или больше томов русской литературы 
на английский язык. Ее называли графиней Закревской, графиней Бенкендорф, 
баронессой Будберг. Считалось, что ее отец был сенатор и член Государственного 
совета в Петербурге, но что она сама большую часть жизни жила в Лондоне. 
Урожденная Закревская, она считалась правнучкой или, может быть, праправнучкой 
Аграфены Федоровны Закревской, жены московского губернатора, которой Пушкин и 
Вяземский писали стихи. В. Ф. Ходасевич так до самой смерти и считал, что 
«медная Венера» Пушкина была Муре сродни, а сэр Роберт Брюс Локкарт в одной из 
своих поздних книг называет ее русской аристократкой.
 На самом деле вся эта легенда была придумана ею, вероятно, не сразу, но 
мало-помалу, в ее рассказах о прошлом. Она была дочерью сенатского чиновника 
Игнатия Платоновича Закревского, не имевшего отношения к графу А. А. 
Закревскому, женатому на Аграфене; первый муж Муры, Иван Александрович 
Бенкендорф (родившийся в конце 1880-х годов) к линии графов Бенкендорфов не 
принадлежал, с царским послом, внучатым племянником николаевского шефа 
жандармов, был в отдаленном родстве, как тогда говорили: принадлежал к боковой 
линии, т. е. не имел графского титула, хотя и происходил из прибалтийского 
дворянства. Кембриджский университет до первой войны женщин не принимал, но в 
городе Кембридже были в те годы две женских школы – Гиртон, открытая в 1869 
году, и Ньюнхам, открытая в 1871-м. Их Мура не кончила, а пробыла в Ньюнхаме 
одну зиму для усовершенствования в английском языке, который был ей знаком с 
детства. В 1911 году родители послали ее в Англию под присмотр ее сводного 
брата, Платона Игнатьевича Закревского, состоявшего в это время в чине 
надворного советника в русском посольстве в Лондоне. Что касается шестидесяти 
томов переводов, то этого, конечно, не было и быть не могло, но цифру «тридцать 
шесть» она уже в 1924 году назвала одному своему близкому другу. Однако ни в 
1924, ни в 1974 году – когда она умерла – их не было. В конце ее жизни их можно 
было насчитать около двадцати (за пятьдесят лет), и не все переводы были с 
русского.
 Единственное, что было правдой, это факт ее второго замужества, давшего ей 
титул баронессы Будберг. С этим именем она никогда уже не расставалась (хотя в 
Советском Союзе он мало кому известен, там она чаще значится под фамилией 
Закревской-Бенкендорф; Марии Игнатьевне Закревской посвящен четырехтомный роман 
Горького «Жизнь Клима Самгина»). С именем Будберг она не расставалась до смерти,
 хотя с самим бароном Будбергом она рассталась едва ли не на следующий день 
после свадьбы.
 Я помню, как однажды Ходасевич спросил ее, что она думает о своей бабушке, о 
которой Пушкин писал Вяземскому в сентябре 1828 года:
 «Я пустился в свет, потому что бесприютен. Если бы не твоя медная Венера, то я 
бы с тоски умер. Но она утешительно смешна и мила. Я ей пишу стихи. А она 
произвела меня в свои сводники (к чему влекли меня и всегдашняя склонность и