найдет иллюзорную надежду, которая еще на какое-то время, неопределенное, 
отсрочит разрыв с ними» (т.е. с Лубянкой, Кремлем, СССР. - A.M.).
А это означает, что на тот момент, т.е. на 1937 г., насчитывалось уже минимум 
два года, как они между собой обсуждали вопрос о предательстве, хуже того - это 
свидетельствует и о том, что коли два года уже шло обсуждение, то, 
следовательно, сама мысль о предательстве прочно сидела в их умах задолго до 
этого двухлетнего срока!!!
Т.е. выходит, что как минимум с 1935 г., если не раньше, они продумывали и 
обсуждали между собой механизм предательства!
Между тем и Рейсе, и Кривицкий принадлежали к когорте наиболее авторитетных и 
опытных профессионалов нелегальной разведки, а профессионалы такого уровня 
просто так на предательство не идут. Для этого еще надо как минимум трижды 
«созреть»: сначала до самой мысли о предательстве, затем дать ей вызреть в 
собственном сознании и укоренить ее, а затем уже и до фактического 
предательства дозреть.
Как это ни парадоксально, но именно так все было и в действительности - 
например, своего мужа, Игнация Рейсса, Э. Порецки выставила предателем и вовсе 
со стажем аж с 1919г. А заодно и Кривицкого, ибо они были не просто земляками, 
но закадычными друзьями детства. То есть, по ее словам, выходит, что придя на 
работу в разведку в 1919г., они уже были предателями или как минимум склонными 
к этому. Более того, прямо на титульном листе своих мемуаров она приводит 
следующий диалог со своим супругом: «В этой книге должен быть один очень важный 
персонаж… Может быть, самый главный герой.
- Кто же? - изумленно перебила я.
- Кто? - в голосе Людвига (т.е. ее мужа. - A.M.) была ненависть. - Феликс 
Эдмундович Дзержинский! Это он… Он… Я никогда не рассказывал тебе об этой 
встрече в его московском кабинете в девятнадцатом году! Мы были там все! Вся 
наша дружная компания из милого австрийского городка. Нет! - остановил себя 
Людвиг. - Книгу о нас не надо осквернять этим демоном… Ведь мы - его стая. Он 
выпустил нас из-под своего крыла на эту «грязную работу».
По прошествии более восьми десятилетий, последние из которых принесли весьма 
подробные знания о многом и о многих, в т.ч. и о «железном» Феликсе, вряд ли 
кому-либо придет на ум мысль о том, чтобы вылепить из него некое подобие ангела 
- все равно ведь не получится. Но вопрос именно в том, что если все все так 
хорошо понимали, то, простите, зачем же так долго оставались на этой «грязной 
работе»? Что мешало, например, в те же 20-е годы или в начале 30-х годов 
попросту уйти с этой «грязной работы»? Или, на худой конец, тогда же бежать на 
Запад?
В первом случае в те годы вообще без каких-либо последствий обошлось бы, во 
втором - если не высовываться, то в принципе тоже без особых последствий, 
как-никак, но примеры тому есть, и немало. Но нет, все это время работа не 
казалась «грязной», ибо протекала в основном за границей, на казенные и немалые 
деньги - опять же, весьма приятный момент, особенно на фоне разрухи и проблем 
20-х годов и трудностей первых пятилеток. И вот с такими-то мыслями в голове 
они, эти «борцы со сталинизмом», работали в нелегальной разведке, в святая 
святых разведывательной службы?!
В общем- то ответ на подобные вопросы дал еще сам Ф.Э. Дзержинский, когда в 
1923г. заявил К. Радеку: «Только святые или негодяи могут служить в ГНУ, но 
святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями» (выделено мной. -A.M.}.
И вот еще что очень характерно - сначала они работали в военной разведке - и 
тоже как нелегалы, и лишь затем, в 1931 г., все дружно ринулись в ИНО ОГПУ. В 
то время еще никто никого не принуждал - это будет потом, и то, если честно, 
все равно, при всех обстоятельствах, всегда и непременно интересовались личным 
мнением и с уважением относились к нему: уж слишком это тонкое дело - разведка, 
чтобы только голым насилием двигать кадры туда-сюда.
А ведь сам факт перехода из военной разведки в разведку Лубянки при тех, мягко 
выражаясь, изначально не отличавшихся каким бы то ни было подобием сердечности 
отношениях между двумя постоянно конкурировавшими ведомствами - в «шоколадном 
домике» на Знаменке никогда не забывали о грубых попытках «железного» Феликса 
еще на заре советской власти силой подмять под ВЧК военную разведку, - это не 
только просто странная, но именно настораживающая деталь их биографий по 
состоянию на 1931 год.
Во- первых, потому, что начало 30-х годов -время первого серьезного всплеска 
уже сориентировавшейся на силовое решение своих задач оппозиции в стране, в т.ч.
 и с участием военных. Уже в 1930г. в отношении Тухачевского были получены 
первые серьезные данные о его заговорщической деятельности и с тех пор поток 
такой информации только нарастал.
Во- вторых, это тем более важно учесть, если вспомнить, что этот всплеск 
активности оппозиции сопровождался и активным установлением законспирированных 
контактов с различными кругами русской эмиграции и иными, не менее 
заинтересованными в перевороте в СССР силами, особенно с Троцким и его 
сообщниками.
В- третьих, в еще большей степени это важно учесть еще и потому, что в силу 
ряда объективных обстоятельств разведка Лубянки носила в те годы в первую 
очередь ярко выраженный характер внешней контрразведки -цели и операции этого 
типа и стиля были тогда преобладающими. Однако в том-то все и дело, что с 
позиций внешней контрразведки легче вступать в контакты с представителями 
различных заинтересованных в перевороте в СССР кругов и сил, не говоря уже о 
том, что и легендировать-то их тоже значительно легче, в т.ч. и т.н. 
«оперативной необходимостью».