и рельефно выпирающие ребра, нудно читал нотацию о том, 
что положено хотя бы раз в день приходить домой поесть. Вроде и взрослый 
человек, а не понимал элементарных вещей: как можно бросить братву в разгар 
интересных дел? Папа был очень мягкий и добрый человек. Лишь раз в жизни крепко 
выпорол за ложь. От ивовых прутьев на спине и боках у меня мгновенно вздулись 
багровые рубцы, увидев которые, мама впала в ярость и показала когти. Однако 
досталось и ей за отсутствие должного контроля за воспитанием подрастающего 
поколения. Старшие братья и дядья прятали меня от отцовского гнева в погребе, 
строили различные планы побега, собирали сухари и бросали жребий кому из них 
сопровождать меня в дальних странствиях. Но тут вмешалась бабушка по линии мамы.
 Она несколькими тумаками выбила из нас романтику и осадила отца. Одноглазая, 
сухонькая старушка, пережившая геноцид 1916 года, волею судьбы в тринадцать лет 
оказавшаяся беженкой в Китае, в минуту опасности становилась хладнокровной 
воительницей. Она между прочим, снимала с нас народными средствами всякие хвори.
 До сих пор помню, а иногда и использую некоторые ее приемы врачевания.




Глава 8. Учеба в школе


Наступила осень. Друзья пошли учиться. Чтобы я не месил грязь на улице, мама 
посадила на заднюю парту в своем классе. В ту пору в одном помещении учились 
вместе первый и третий, соответственно второй и четвертый классы. Я тихо 
занимался своими делами на «камчатке». Когда маме становилось невмоготу от 
тупых второклассников, чтобы пристыдить их, вызывала к доске меня. Благодаря 
стараниям старших братьев, я умел читать и писать, и складывать до двадцати. В 
октябре месяце, решив всерьез заняться моим образованием, мама отдала меня в 
параллельный класс с русским языком обучения. Но, к сожалению, я по-русски 
свободно владел только «блатным». Наш пацанячий слэнг в ту пору состоял из 
гремучей смеси интернациональных матерных выражений! Я и сейчас могу ругаться 
на 13-ти языках.

Разумеется, вскоре мои тетради по русскому языку запестрели красными чернилами. 
Не помогло даже списывание у соседа по парте Алеши. Видимо я творчески 
перерабатывал его произведения, потому что там, где он получал тройку, мне 
ставили двойку. Когда красный цвет в моих тетрадях начал превалировать над 
фиолетовым, мама в сердцах бросила:

– Лучше бы совсем не учился!

Восприняв это пожелание как руководство к действию, я перестал ходить в школу. 
На следующий год, как и положено, семилеткой пошел в первый класс. Учился 
хорошо.

Через много лет, увидев двойку в дневнике дочери, я прочитал ей нотацию и 
выразил сожаление, что она интеллектом пошла не в отца, так как ее папа 
шестилеткой пошел сразу во второй класс! Потрясенные услышанным, мои детишки 
усомнились в возможности такого. Ночью, уединившись с супругой, с карандашом в 
руках долго что-то подсчитывали. Утром торжественно пришли уличить меня в 
обмане. И проиграли спор. Ха-ха!




Глава 9. Первая ходка в «зону»


Впрочем, в моих детских воспоминаниях есть сюжеты поинтереснее. Например, в 
семилетнем возрасте я угодил за решетку! А дело было так: приехав с дядей во 
Фрунзе, я заблудился в большом городе и попал в милицию. Поскольку не знал ни 
адреса ни фамилии человека, у которого мы остановились, милиция сдала меня в 
детскую колонию, где и пришлось коротать ночь в довольно пестрой компании 
малолетних воришек и бродяг. На следующее утро дядя разыскал меня. В кабинете 
начальника, увидев меня целым и невредимым, он зарыдал в голос. В 1981-м году, 
выступая в роли диверсанта на учениях КГБ Киргизии, я случайно наткнулся на это 
исправительное заведение. Перед заплаканными мамашами у КПП, в присутствии 
напарника я произнес душещипательную речь о том, что тоже мотал здесь срок:

– А теперь видите, хожу при галстуке как культурный человек. У вас тоже все 
будет хорошо!

Недоверчивый напарник потом все допытывался:

– Как же с такой биографией тебя приняли в органы госбезопасности?

– Я вышел на свободу с чистой совестью!

Второй раз имел неприятности с милицией семнадцатилетним оболтусом, когда в 
центре города с балкона мы с соседом Ткачевым Аликом пальнули по воронам из 
дедовского «карамультука». Совсем рядом, в метрах десяти, находилось открытое 
окно горисполкома, где шло важное заседание. Разумеется,