иехавший в такую даль (до райцентра 
75 километров), плюнул на все и укатил обратно в город.

Пришлось мне самому вооружиться фотокамерой. Не расставался с портфелем, в 
котором темный пиджак, пара белых рубашек с галстуком и белая простыня. Как 
завижу «объект» комсомольского возраста, сразу к стенке:

– Как фамилия?

Щелк, щелк! Затем проявка пленки, контактная печать. Актив колхозного ВЛКСМ на 
фотокарточках надписывает фамилии. Таким образом, где-то в течение двух месяцев 
я отснял всю молодежь и обменял их документы. Осталось примерно 30 человек, 
выбывших в неизвестном направлении, но числившихся у меня. В других 
комсомольских организациях района были аналогичные хвосты. Так что разыскать и 
сфотографировать их представлялось безнадежным делом. Тогда я прошелся по домам 
беглецов, порылся в их семейных альбомах и отобрал фотокарточки, где они 
запечатлены без головного убора. Аккуратно вырезал их головы, наложил на лист 
белой бумаги и, используя насадочные кольца, сфотографировал. Получились как 
живые! Через несколько дней принес в райком недостающие фотографии. Заведующий 
сектором учета Люба Щичко не поверила такой оперативности, заподозрив 
подтасовку. Поспорили на литр коньяка. Как член Бюро, она лично приехала в 
колхоз вручать билеты. Разумеется, в обусловленный день в клубе никто не 
собрался. Поехали по домам. Вызываем родителей:

– Где Ваш сын (дочь)?

– В городе на учебе (в командировке, на отгонных пастбищах и т. д.)

Люба выкладывает перед ними стопку комсомольских билетов:

– Найдите документы вашего сына (дочери).

Родители безошибочно отбирают комсомольский билет и удивляются:

– Где вы его сфотографировали? Он уже два года дома не появлялся!

Щичко была поражена. Пришлось сознаться и самому поставить литр коньяка.




Информационный голод


В колхозе я испытывал острый информационный голод. Поэтому каждую субботу в 6 
часов утра на проходящем автобусе уезжал в райцентр. В 10 часов садился в 
читальном зале городской библиотеки и перечитывал всю периодику, вплоть до 
журнала мод. В 16 часов с гудящей головой, успевал на последний автобус и 
поздно ночью возвращался домой. Жена меня понимала. Кроме того часто по ночам 
ловил «вражьи голоса» по радиоприемнику. По утрам в приемной председателя 
колхоза среди ожидающих бригадиров и главных специалистов проводил 
импровизированную политинформацию. Признаюсь, что не всегда они были 
«просоветскими». Вообще следует отметить, что чабаны, круглосуточно слушая 
короткие волны своих допотопных «Спидол» и «ВЭФ-ов», гораздо лучше городских 
жителей информированы о событиях в мире. Уже работая в органах внешней разведки 
и приезжая в родное село в отпуск, в беседах с земляками на политическую тему, 
я иногда попадал в затруднительное положение.




Парашютные сборы 1976 года


Надюша преподавала в каракольской средней школе немецкий язык и получала 250 
рублей. Я приносил домой лишь по 40–50 рублей. Она не роптала, но мне было 
стыдно и просвета впереди не было. Захотелось в армию. На офицерских сборах, 
устраиваемых военкоматом предлагали различные варианты: начфином в Алма-Ату, 
завклубом на БАМ. Но мне хотелось в десантные войска. Мне объяснили, что 
разнарядок в ВДВ нет, но если сумею договориться непосредственно с командиром 
какой-нибудь десантной части, и он пришлет запрос, меня отправят