расположения требовали                от нас не устройства позиции на них, а 
лишь наблюдения за ними при                помощи незначительных вооруженных 
сил.

 Регулярные австрийские части несколько раз, наступая на лес, пытались          
      сбить нас с наших позиций. Но мы каждый раз легко заставляли их           
     своим огнем или убегать в улицы села, или же ложиться и, прижимаясь        
        к земле, не подыматься, когда им этого хотелось бы.

 Отряды же гетманской варты и помещичьи, видя, что регулярные части             
   не могут овладеть входами в лес, даже не пытались атаковывать наши           
     позиции. Они лишь издалека беспорядочно обстреливали их.

 День приближался к вечеру.

 Крестьяне целыми семьями беспрерывно бегут из села: одни--в лес,               
 другие на подводах стараются убежать в какое-либо из соседних сел.             
   Австрийские войска и гетманцы одних из убегающих крестьян заворачивают       
         назад, в село, у других лишь забирают лошадей, а их пускают, третьих   
             избивают прикладами, иных кладут на землю и портят шомполами и 
плетьми,                а кое-кого и пристреливают на месте. Нам с нашей 
позиции хорошо                видны все эти надругательства над крестьянами. 
Хочется броситься                на убийц, но нет нужных сил.

 Мы ничем не могли помочь в этот час своим друзьям и братьям.

 В то время как одни убийцы творили свое черное дело за селом над               
 жизнями убегавших крестьян, крестьянок и их детей, другие силы наступавших     
           убийц орудовали в селе. Они ходили группами из двора во двор с 
факелами                в руках и зажигали крестьянские дворы подряд. Село 
превратилось                в сплошное огнище, в величайший костер.

 Солнце было на заходе. Огромное село горело. Теперь враги перевели             
   огонь одной из батарей с села на лес и нащупывали наше расположение          
      снарядами беспорядочно учащенным огнем, раскидывая их по всему почти      
          лесу.

 А когда солнце совсем зашло и наступили сумерки, они перевели на               
 лес огонь и другой своей батареи, пустив теперь и все пехотные свои            
    части на окружение леса со стороны, нами защищаемой.

 Однако врагам нашим не везло главным образом потому, что они поспешили         
       зажечь село. Им следовало дожидаться ночи и в темную ночь атаковать      
          наши позиции. В сущности, они этой ночи и дожидались, убедившись      
          в дневных своих атаках, что им нас с наших позиций ни за что днем     
           не сбить. Теперь же, когда наступили сумерки, они оказались в том    
            же положении, ибо сумерки были где-то далеко-далеко от села 
Дибривки;                в селе же, около него, как и в самом лесу от пылавшего,
 зловеще                подпрыгивавшего до неба пламени, охватившего село, был 
тот же день.                Мы по-прежнему при каждой попытке австрийских 
солдат или помещичьих                и кулацких отрядов приблизиться к нашим 
позициям давали им должный                отпор.

 Но вот вдруг один, а вскорости другой и третий батарейный залп                
попадает в нашу цепь и кое-кого из нас разрывает или зацепляет не               
 очень-то приятными гранатными осколками. Задевает Щуся, меня и Исидора         
       Лютого. К счастью, меня зацепили эти осколки совсем легко; Щуся          
      и Лютого серьезней. Мы с помощью Каретника и Петренко и по их настоянию   
             затушевали перед остальными бойцами наше ранение, объяснив, что    
            нас лишь воздухом опрокинуло, и не настолько сильно, чтобы мы не    
            могли оставаться на позиции. Однако, ввиду нашего ранения, я, узнав 
               от товарища Щуся, в каких местах наиболее надежно можно 
перебраться                через речку Каменку, не отдаляясь далеко от леса, 
тут же распорядился                сняться всему отряду с позиции и тихо, не 
разговаривая и не подымая                паники, выезжать из леса, чтобы 
переправиться как можно скорее через                речку Каменку и вдоль ее 
держать путь на село Гавриловку.

 Крестьяне и крестьянки, убежавшие днем из села и все время находившиеся        
        возле нас, увидев наш выход из леса, несколько засуетились. Они         
       хотели, чтобы мы оставались в лесу. Мы их просили не падать духом,       
         клялись перед ними, что весь тот кровавый ужас, который наши враги     
           учинили над селом Дибривки и над его населением, не сегодня завтра   
             обернется против них. Не сегодня завтра мы все вооружимся против   
             них средствами, соответствующими их действиям против нас и всего   
             трудового населения. Мы просили крестьян терпеть и готовиться к    
            полной поддержке нашей организации в этом направлении.

 Тяжело было нам расставаться с ними, этими тружениками села Дибривки.          
      Они группами окружали меня, Щуся, Каретника и Петренко и, простирая