и пошел, куда нужно, чтобы узнать обо всем этом.

 Все оказалось в порядке. Я зашел во двор совета, где среди двора               
 лежали раненые повстанцы из отряда Щуся. Один из них, товарищ Петренко,        
        был тяжело ранен и стонал. Невеста его сидела возле него и плакала.     
           Обидно было, что мы не могли положить его в больницу. Но ничего      
          нельзя было сделать.

 -- Нужно теперь же хорошо уложить его на подводу на ночь, -- сказал            
    я дежурившим возле раненых, -- ибо, если будет тревога, тогда поздно        
        будет.

 Меня заверили, что все наготове на случай тревоги. Раненые быстро              
  и хорошо будут усажены на подводы. Тогда я ушел в здание совета,              
  бывшее волостное управление, и опять улегся за отсутствием кушетки            
    на столе, чтобы хотя немного уснуть. Здесь я получил сведения от            
    Марченка, что он, Каретник и Щусь находятся среди бойцов отряда.            
    Это меня совсем успокоило, и я уснул.

 Однако спать пришлось недолго. Лютый сильным стуком в дверь меня               
 разбудил. Проснувшись, я услыхал пулеметную стрельбу. Вскакиваю,               
 как ошалелый, хватаю оружие и выскакиваю во двор. Повстанцы все,               
 кроме тех, что стоят на заставах, сбегаются к штабу. Я узнаю, что              
  первыми открыли стрельбу наши заставы со стороны Успеновки и Покровского.

 -- В чем дело?

 -- Австрийцы наступают.

 Тревога ужасная. Противник из-за речки Волчьей обстреливает из                
пулемета двор совета. Убил уже нескольких лошадей от подвод раненых.            
    Щусь и Марченко выстраивают отряд. Товарищ Каретник уехал на заставу        
        со стороны села Покровского, где усилился огонь. Сбежались несколько    
            крестьян, спрашивают:

 -- Что делать?

 Паника нескольких растерявшихся товарищей рассердила меня. Врываюсь            
    в их гущу и решительно приказываю вскочить во двор, выкатить со             
   двора на руках все тачанки, пустые и с ранеными, и запрягать в них           
     лошадей, какие есть на улице под прикрытием домов.

 Марченку же и Щусю было дано распоряжение выстроить взвод по направлению       
         стрелявшего неприятельского пулемета и залпами заставить его сняться   
             или перевести огонь со двора, где наши подводы и куда он метко 
попадает.

 Тем временем товарищ Каретник со своим подкреплением и заставой                
на мосту отбил назойливого противника и выяснил, что между нападавшими          
      есть солдаты в австрийской форме и есть не военные, штатские люди.        
        Но выяснить, кто именно были нападавшие, австрийцы ли или же помещичьи, 
               немецких колонистов или кулацкие карательные отряды, определенно 
               не удалось.

 Когда подводы были выхвачены из-под обстрела и лошади в них запряжены,         
       мы решили выгодным для наших сил выехать до утра из села в лес.          
      Тихо сняв свои заставы, мы так же тихо снялись и из центра села           
     направились к лесу.

 Жуткая картина открылась перед нами по дороге к лесу. Дорога заполнена         
       была крестьянами и крестьянками со своими маленькими детьми. 
Полукрича-полуплача,                крестьяне говорили нам:

 -- Не покидайте нас на издевательство нашим угнетателям. Общими                
силами мы их наступление как-нибудь отобьем.

 Становилось больно на сердце слышать этот отчаянный стон порабощенных.         
       Но, не выяснив, как велики силы нападавших и кто они в действительности, 
               каким оружием располагают, мы оставаться в центре села до утра 
ни                в коем случае не могли. Мы должны были скрыть свои силы от 
противника                на случай столкновения с ним. Это отстаивалось всеми 
нами. А товарищ                Щусь даже и не помышлял о том, чтобы можно было 
дать бой наступавшим                в самом селе. Несмотря на плач крестьянок и 
их детей, я крикнул                по частям:

 "Дать повод!" И мы все мелкой рысцой направились к воротам,                
ведущим в лес.

 Нападавшие тоже, видимо, чувствовали неуверенность и страх. Вместо             
   того чтобы подпустить нас к воротам леса тихо и в темноте, они,