|
Отряд его был также хорошо, хотя и разнообразно, одет в немецкую,
австрийскую, украинскую гайдамацкую форму и в крестьянскую одежду
и тоже был вооружен до зубов. Это придавало ему боевой вид. В отряде
чувствовался восторг, когда мы со Щусем облобызались.
Затем я поставил Щусю вопрос:
-- Что ты, товарищ Щусь, делал с этим отрядом до сих пор и что
намерен делать в дальнейшем?
Ответ был краткий:
-- До сих пор я совершал нападения на возвратившихся помещиков
и уничтожал их и всех их охранителей, немецких и австрийских солдат.
-- А как ты относишься к гетманской варте? -- спросил я его.
-- Варту я обычно разгонял.
-- И только? -- переспросил я его.
-- Иной работы я пока не предвижу, ибо уничтожаемых мною "гадов"
еще очень много.
В этих кратких фразах товарища Щуся для меня было все ясно и понятно.
Он следовал в своей борьбе против угнетателей своеобразно им понятым
постановлениям наших гуляйпольцев на конференции в городе Таганроге.
Поэтому советовать ему что-либо другое в это короткое время я не
мог. Однако, видя его теперь лично и припоминая отзывы о нем
друзей, я очень не хотел, чтобы он, этот по натуре своей, по
мужеству и отваге славнейший человек, так безумно сгорел в том
способе борьбы, какого он придерживался до сих пор. Подумав, я
предложил ему выслушать меня о моих намерениях, о намерениях
всей нашей повстанческой организации, члены которой, хотя еще и
не все, съехались.
Я рассказал ему о том, какая работа нами проводится. И в заключение
я сказал ему:
-- Я прошу тебя, брось лес, выйди со своим отрядом на простор,
в села и деревни; бросайся с ним сам и зови крестьян, и особенно
крестьянскую молодежь, в революционную бурю с ясными, определенными
и для всех понятными общими целями, дающими нам, революционерам,
право поднять свое оружие, свой карающий меч вместе с трудовым народом
против всех тех, кто, во имя власти и привилегий буржуазии, подымает
свой меч против трудящихся, против их воли и прав, задаваясь целью
уничтожить всех нас. Идя в авангарде трудового народа,
борющегося против контрреволюции, за революцию, мы, преданнейшие
сыны его, ринемся в открытый бой с нашими палачами...
Товарищ Щусь, низко наклонив голову и глядя в землю, долго ни слова
не возражал мне. Он лишь изредка посматривал на бойцов своего отряда
и спрашивал их, слышат ли они, что я говорю. И сам слушал меня.
А затем, когда я его спросил, что он может возразить на высказанные
мною мысли, он быстро выпрямился и, по-детски улыбаясь, схватил
меня в свои здоровенные объятия, выкрикивая:
-- Да, да, я пойду с тобою, товарищ Махно!
В отряде раздались возгласы:
-- Слава! Слава!
Мы все-- я, Щусь, мои и его близкие друзья-- тут же устроили маленькое
совещание о выводе его отряда из леса в село и о том, чтобы, не
теряя попусту времени, заняться организацией дибривских крестьян.
По окончании совещания Щусь подошел к отряду и спросил у своих
бойцов, как они смотрят на то, чтобы выйти из лесу в село, разъяснив
им цель этого выхода. Бойцы решение наше одобрили. Я со своими друзьями
уехал к своему отряду, а Щусь начал собираться ехать в село.
*
У выхода из леса у села Больше-Михайловка встретились теперь два
отряда: отряд дибривчан и отряд гуляйпольцев. Они тут же были слиты
в одно нераздельное целое. Новый отряд представлял собою сильную
духом и волей боевую единицу. Передо мною теперь с еще большей ясностью
представилась будущая наша деятельность. Я тут же подумывал (пока
что про себя) о том, чтобы силами этой единицы проделать большой
|
|