"мудрости" и особенному политическому влиянию Ленина,                
эта трещина искусственно склеивалась, сжималась и временами, казалось,          
      становилась почти незаметною.

 Теперь эта трещина раздвинулась окончательно, и "мудрость"                
Ленина становилась бессильной повлиять на главарей партии левых                
эсеров, чтобы еще раз склеить ее. Левые эсеры устыдились своего                
лакейства перед Лениным, который раньше никогда не имел такого авторитета       
         среди российских тружеников и интеллигенции, какой имела их мать       
         -- старая, революционно-боевая партия социалистов-революционеров,      
          мать, убитая провокатором Азефом. Теперь сироты этой матери -- левые  
              эсеры -- готовы были на все, но не на то, чтобы идти за Лениным   
             или, что еще хуже, обезличить себя в истории русской революции.    
            Нет, они попытаются поравняться с Лениным и посчитаться с самим     
           "ленинизмом". По крайней мере, мне это так казалось, когда           
     я прислушивался к голосу большевистских ораторов, которые уже не           
     скрывали того, что левые эсеры готовятся дать им бой по всем вопросам      
          внешней политики на предстоящем V Всероссийском съезде Советов.       
         Хотя я должен признаться, у левых эсеров шансов на успех этого боя,    
            по-моему, не было, потому что у них не было, кроме двух-трех 
человек,                людей, подготовленных, ну, скажем, на посты Ленина и 
Троцкого, заменить                которых ни Спиридоновой, ни Камковым, ни тем 
более Штейнбергом,                ни даже Устиновым, имевшим до некоторой 
степени ленинскую практику,                в то время нельзя было. Правда, эта 
партия за время своего блокирования                с большевиками сумела 
воспитать и выдвинуть из числа своих членов                под идейным и 
практическим руководством большевика Ф. Дзержинского                кадры 
чекистов; и такие из них, как Закс и Александров, были хорошими                
головами. Но разве из людей, заразившихся аракчеевской полицейщиной,            
    могут выйти серьезные политики, какие нужны были в это время 
левоэсеровскому                государству? Я думаю, что если этого не могли 
понять некоторые горячие                головы среди главарей левоэсеровщины, 
то это понимали в ее же рядах                люди с более спокойными нервами и 
с более трезвым умом. Эти люди,                я думаю, способны были так же 
искренне и честно, как М. Спиридонова                и Б. Камков, отстаивать 
против узурпации большевиков права трудящегося,                угнетенного 
народа. Так же как Спиридонова и Камков, они могли жертвовать                
своим личным благополучием, даже самими собой ради лучшей жизни                
этого народа, но только не с такой нервозностью, не с таким до истеричности     
           пафосом, какими обладали эти два в своем роде вождя левоэсеровщины,  
              когда они блокировались с большевизмом-ленинизмом, когда они 
примкнули                к управлению революционной страной, злоупотребляя 
доверием страны,                попирая во многих случаях права революционных 
трудовых масс на свое                свободное, трудовое и независимое от 
государства с его полицейщиной                самоопределение.

 Правда, левые эсеры не признают таким уж гнусным свое поведение                
по отношению революционных масс, придерживавшихся анархических идей             
   в русле русской революции. Как говорят некоторые из них, они не              
  признали за большевистскими лидерами -- Лениным и Троцким -- права            
    на разгром 12--13 апреля 1918 года Федерации московских анархических        
        групп, о котором знаменитый в своем роде левоэсеровский чекист Закс     
           по долгу своей роли в чека и партии делал ЦК партии доклад. Говорят, 
               что Спиридонова не желала даже слушать этот доклад и якобы с 
возмущением                покинула зал, где ЦК партии его заслушивал. Но мы 
хорошо знаем,                что возмущаться -- это одно, а действовать в 
согласии со своим возмущением                против акта несправедливости -- 
совсем другое. Этого действия против                величайшего злодеяния 
чекистов и главарей партии большевиков по                отношению к анархистам 
со стороны левых эсеров не было потому ли,                что возмущение М. 
Спиридоновой было слабо сравнительно с другими                ее возмущениями, 
или же потому, что левые эсеры из ЦК партии того                времени, 
упиваясь надеждами низвергнуть большевиков и стать непосредственно              
  у кормила власти, считали для себя удобнее официально скрыть это              
  возмущение и перед большевиками, и перед революционной страной.               
 И они замяли свой протест против палачей, поправших свободу и права            
    анархистов на деятельность в революции. А между тем анархисты были          
      наипреданнейшими сынами этой революции. Они шли всюду в ее авангарде.     
           Правда, шли они раздробленными рядами, но первыми и честно отдавая   
             ей эти свои раздробленные силы. Судить анархистов по тем одиночкам,
                которые попадали в ряды анархизма с корыстной целью и вместо 
работы                среди трудящихся для общего дела освобождения разъезжали 
по стране                из города в город, ничего не делая, -- судить по этим 
одиночкам                анархизм и анархистов было нельзя. И если 
большевистские лидеры                прибегали к такой аргументации против 
анархистов, а левые эсеры                с определенной целью обошли этот акт 
своих союзников молчанием,                то виною в этом является та 
традиционная безответственность и лживость                большевиков, которые 
ведут свое начало еще от Карла Маркса в его                борьбе с Бакуниным. 
Хотя эти черты и известны были левым эсерам,                но о них последние