Все эти сведения лишний раз подчеркивали правильность моей позиции             
   по отношению Центральной рады и ее политики. Но во всем совершившемся        
        на Украине в пользу гетманщины виноваты были, по-моему, и большевики,   
             и левые социалисты-революционеры. Первые -- своей политикой 
Брестского                договора с немецкой контрреволюцией. Вторые -- тем, 
что не разорвали                сразу же своего блока с правительством Ленина, 
не выступили из ВЦИК                Советов и не повели борьбы против оккупации 
Украины немецкой контрреволюцией                вместе с массами 
непосредственно на местах. Это был момент, когда                украинские 
революционные трудовые массы шли на всякие жертвы во                имя 
недопущения на свои земли, в свои села и города немецких и австро-венгерских    
            контрреволюционных армий, а также разведывательных отрядов, шпиков  
              и провокаторов Центральной рады, которые указывали этим армиям 
сокращенные                и верные пути передвижения, доносили и помогали 
пороть шомполами,                вешать на телеграфных столбах, загонять в 
тюрьмы, а затем расстреливать                по ночам непокорных и 
революционных украинских крестьян и рабочих.

 Перечитывая все, какие мне попадались, газеты и видя из них, что               
 свершилось на Украине, я обвинял в происшедшем все политические                
партии: в первую очередь украинские, а затем и кремлевские, т. е.               
 большевиков и левых социалистов-революционеров. Принимая все прошедшее         
       близко к сердцу, как, вероятно, каждый революционер, понимавший,         
       что революция совершается не для привилегий партии, а для экономического 
               равенства и социальной и духовной независимости трудящихся от их 
               поработителей-капиталистов и их слуги, государства, роль 
которого                выражается в организации грабежа и насилия меньшинства 
над большинством,                я остро почувствовал в себе смесь гнева и 
жалости по отношению к                революционерам всех направлений и за все. 
Затем я сейчас же взялся                за письма своим друзьям-коммунарам, 
оставшимся в хуторе Ольшанское.                В них я сообщал подробности 
низвержения Украинской Центральной рады                и восстановления на ее 
место Гетмана, окруженного и поддерживаемого                украинской и 
российской контрреволюционной нечистью, с одной стороны,                и 
немецко-австро-венгерским юнкерством -- с другой.

 "Палач воссел на трон украинского самодержца,--писал я коммунарам,--           
     и ставит своей задачей закончить недоконченную Центральной радой           
     казнь над революцией на Украине. Время самое тяжелое для революции.        
        Я спешу на Украину. Вы же, друзья, поспешите оставить своих жен         
       и детей, идите сейчас же добровольцами в отряды 10-й Красной Армии.      
          При ликвидации контрреволюции вы извне, мы, подпольщики, изнутри      
          встретимся и братски отпразднуем торжество подлинной народной 
украинской                революции..."

 Когда я оторвался от просмотра по газетам событий на Украине, я                
разыскал Саратовский дом коммуны. Это дом-ночлежка для всех приезжих            
    революционеров. В этой ночлежке я встретил анархистов из Екатеринослава:    
            Льва Озерского и Тарасюка.

 Первому из них было простительно валяться в ночлежных домах коммуны.           
     Он из революционера-анархиста превратился в короткое время, чуть           
     ли даже не за время отступления, в крайнего пацифиста, осуждавшего         
       всякое насилие даже при обороне себя от нападающего.

 Второй же оставался революционером анархо-синдикалистом. Над ним               
 я подтрунил, и дошло чуть не до скандала. Правда, я не оправдываю              
  себя целиком. Но мне казалось странным в дни жестокой схватки революции       
         с контрреволюцией валяться в постели ночлежки до 16 часов в день,      
          пусть даже и во время гонения на нас со стороны оподлевших в то       
         время Ленина и Троцкого с большевистскими и левоэсеровскими чекистами. 
               Я в своем миропонимании мыслил революционера действующим в гуще  
              народа. Видеть товарищей валяющимися по неделям в ночлежных домах 
               доставляло мне много боли. И я страдал, хотя и отдавал себе 
отчет,                что не одиночки повинны в создавшемся положении. Не сами 
по себе                одиночки повинны в том, что они, словно испуганные 
вороны, мечутся                с места на место зачастую без всякого дела, 
просто потому, что-де                "в таком-то городе что-то нашими делается, 
поеду туда"...                И едет такой одиночка иногда недели и месяцы, 
палец о палец не ударяет                и даже на месте не думает ударять во 
имя дела нашего движения...                Нет! Не сам этот одиночка повинен в 
том. Виноваты форма и внутреннее                содержание наших анархических 
организаций. Организации эти нездоровы                в своем существе. Они 
сами приемлют и развивают неправильное понимание                цели не только 
всего нашего движения в целом, но даже своей маленькой                
организации. "Нет, от подобного рода формы и внутреннего содержания             
   анархической организации надо бежать,--убеждал я себя.-- Момент              
  требует идеологического и в особенности тактического объединения              
  анархических сил, ибо только тактическое единство поможет нам творчески       
         выявить среди заинтересованных в успехе революции трудовых масс