В дальнейшем пути по линии Северо-Кавказской железной дороги на                
одном из полустанков, перед станцией Котельниково, наш эшелон был               
 задержан на несколько часов по случаю налета белогвардейского казачьего        
        отряда на близко от станции расположенные хутора. К эшелону собралось   
             много казаков. Все они суетились, высказывая соображения о том,    
            чтобы общими усилиями отбить возможное нападение этого отряда как   
             на станцию, так и на эшелон артиллерийской базы. Наша команда 
вооружилась.                Установили на платформах в разные стороны легкие 
полевые орудия,                так как отступать назад от количественно 
незначительного кавалерийского                отряда мы не думали. Тем более 
что само население было с нами. Оно                быстро и аккуратно сообщало 
нам, когда и где этот отряд останавливался                и в какую сторону 
двигался. Однако странная суетливость толпы настолько                
усиливалась, что у меня невольно явилась мысль: нет ли во всем этом             
   какой-либо провокации?

 Я предложил командиру артиллерийской базы двигаться вперед, высказав           
     ему свое подозрение как по поводу чересчур уж аккуратных сообщений         
       нам о белогвардейском казачьем отряде со стороны казачьего населения,    
            так и по поводу того, что толпа казаков, не отходя от нашего 
эшелона,                что-то уж больно суетливо переговаривается меж собою. 
Мое подозрение                сводилось к тому, что это казачье население 
является сторонником                восстания белых и попытается нас 
обезоружить.

 Выслушав меня, командир эшелона расстроился и чистосердечно сознался,          
      что он теряется, не знает, что делать, чтобы население, сгруппировавшееся 
               на полустанке спереди и сбоку нашего эшелона, отошло подальше, в 
               стороны, так как, дескать, если оно намерено нас разоружить, то  
              оно при первом же нашем свистке отхода бросится на нас. И будет   
             лишняя кровь, будут лишние жертвы, жертвы главным образом с нашей  
              стороны, если первый наш огонь окажется несвоевременным и не по   
             цели. "Помогайте мне,-- сказал командир. -- Я буду рад. Ваша       
         помощь подбодрит меня. Я буду решительнее". Я предложил командиру,     
           во-первых, немедленно распорядиться, чтобы артиллеристам стать у     
           боевых орудий (с целью пристрелки по горизонту, откуда может 
появиться                белогвардейский отряд), а во-вторых, предупредить 
машинистов локомотива,                а также дежурного по станции: первых о 
том, чтобы, раз тронувшись                с места, не останавливались уже до 
следующей станции, а второго                о том, что мы-де снимаемся с места 
для продвижения вперед только                версты на две-три, чтобы сделать 
хорошую пристрелку по всем сторонам                и возвратиться обратно. 
(Только в этом случае можно было ожидать                со стороны дежурного по 
станции правдивого сообщения о том, свободен                ли путь.)

 Командир сделал все, что я предложил ему, в мгновение ока. Затем               
 мы попросили казаков, толпившихся возле полустанка спереди и сбоку             
   нашего эшелона, удалиться на время в сторону, противоположную той,           
     куда будут лететь снаряды. И мы тронулись вперед с редкой стрельбой        
        из пулеметов в пространстве. Когда полустанок с многочисленными         
       возле него казаками-ротозеями (которые, быть может, и не думали          
      о том, чтобы обезоружить нас) остался позади, наши локомотивы запыхтели   
             сильнее и мы помчались полным ходом по направлению к станции 
Котельниково,                убеждая друг друга в том, что если бы мы 
оставались на полустанке                до ночи, то были бы обезоружены и 
наполовину, если не все, расстреляны.

 Командир эшелона зазвал меня и товарища Васильева к себе в купе                
и с особым уважением изливал мне свои чувства благодарности за то,              
  что я натолкнул его на решительное действие. Нельзя сказать, чтобы            
    эта его благодарность не ласкала моих эгоистических чувств. Но я            
    тут же с болью думал о том, как не подготовлены революционеры к             
   практическим, разнообразным по характеру самостоятельным действиям           
     в революции, несмотря на то что они всю свою тяжелую жизнь проводят        
        в подготовке революции.

 Прибыв на станцию Котельниково, мы узнали, что отсюда редко какой              
  отряд пробивался далее. Все отряды по распоряжению из центра здесь            
    задерживались и разоружались, подвергаясь тщательной проверке: из           
     кого они состоят, каким пропитаны духом и т. д.

 Отряды, которым удавалось воспротивиться разоружению здесь, далее              
  Царицына все же не продвигались. В Царицыне они разоружались. И               
 отряды, в которых не оказывалось "контрреволюционного",                с точки 
зрения власти, элемента, снова вооружались и вливались в                
какую-либо красноармейскую часть. Отряды же, в которых обнаруживалась           
     "контрреволюционность" (а для этого достаточно было, чтобы                
командир его был анархистом или беспартийным и имеющим свое суждение            
    о делах новой власти революционером), разгонялись, а то и расстреливались,  
              как это было, например, с Петренко и частью его отряда в Царицыне.