полного презрения с их стороны.        Это особенно стало ясным, когда 
Григорьев выпустил свой "Универсал",        представлявший собою проповедь 
национальной вражды между трудящимися. Единственное        во всем движении, 
достойное, по мнению махновцев, внимания и сожаления,        - это 
повстанческие массы, увлеченные Григорьевым обманным путем в политическую       
 авантюру.
       Таково заключение, к которому пришли махновцы, обсудив григорьевское 
движение.        И в соответствии с этим штаб армии начал реагировать на 
событие. Прежде        всего было сделано следующее распоряжение по фронту:

 "Мариуполь. Полевой штаб армии махновцев. Копия всем начальникам боевых        
участков, всем командирам полков, баталионов, рот и взводов. Предписываю        
прочесть во всех частях войск имени батько-Махно. Копия Харьков Чрезвычайному   
     Уполномоченному Совета Обороны Каменеву.
       Предпринять самые энергичные меры к сохранению фронта. Ни в коем случае  
      недопустимо ослабление внешнего фронта революции. Честь и достоинство 
революционера        заставляют нас оставаться верными революции и народу, и 
распри Григорьева        с большевиками из-за власти не могут заставить нас 
ослабить фронт, где белогвардейцы        стремятся прорваться и поработить 
народ. До тех пор, пока мы не победим        общего врага в лице белого Дона, 
пока определенно и твердо не ощутим завоеванную        своими руками и штыками 
свободу, мы останемся на своем фронте, борясь за        свободу народа, но ни в 
коем случае не за власть, не за подлость политических        шарлатанов.
       Комбриг Батько-Махно. Члены штаба (подписи)".

 Одновременно с этим штаб послал в ответ Каменеву следующую телеграмму:

 "Харьков. Особоуполномоченному Совета Обороны республики Каменеву.        
Копия Мариуполь. Полевой штаб.
       По получении от вас и от Рощина* телеграфного известия о Григорьеве, 
мною        немедленно дано было распоряжение - держать фронт неизменно верно, 
не уступая        ни одной пяди из занимаемых позиций Деникину и прочей 
контрреволюционной        своре и выполняя свой революционный долг перед 
рабочими и крестьянами России        и всего мира. В свою очередь заявляю вам, 
что я и мой фронт останутся неизменно        верными рабоче-крестьянской 
революции, но не институтам насилия, в лице        ваших комиссариатов и 
чрезвычаек, творящих произвол над трудовым населением.        Если Григорьев 
раскрыл фронт и двинул войска для захвата власти, то это        - преступная 
авантюра и измена народной революции, и я широко опубликую        свое мнение в 
этом смысле. Но сейчас у меня нет точных данных о Григорьеве        и о 
движении, с ним связанном; я не знаю, что он делает и с какими целями;        
поэтому выпускать против него воззвание воздержусь до получения о нем более     
   ясных данных. Как революционер-анархист, заявляю, что никоим образом не      
  могу поддерживать захват власти Григорьевым или кем бы то ни было; буду       
 по прежнему с товарищами-повстанцами гнать деникинские банды, стараясь в       
 то же время, чтобы освобождаемый нами тыл покрывался свободными 
рабоче-крестьянскими        соединениями, имеющими всю полноту власти у самих 
себя; и в этом отношении        такие органы принуждения и насилия, как 
чрезвычайки и комиссариаты, проводящие        партийную диктатуру - насилие 
даже в отношении анархических объединений        и анархической печати, 
встретят в нас энергичных противников.
       <* Одновременно с телеграммой Л. Каменева бьиа получена на имя Махно     
   телеграмма от Гроссмана-Рощина (советского анархиста), говорившая о том      
  же событии.>
       Комбриг Батько-Махно.
       Члены штаба (подписи).
       Предс. Культ.-Просв. Отд. Аршинов".

 В то же время из представителей штаба и Военно-революционного Совета была      
  организована комиссия и направлена в район григорьевского движения с целью    
    разоблачить Григорьева в глазах повстанцев и звать последних под 
революционное        знамя махновщины. Григорьев же, заняв Александрию, 
Знаменку, Елисаветград,        подошел к Екатеринославу, чем вызвал большую 
тревогу у коммунистической        власти, бывшей в Харькове. Последняя с 
опасением посматривала в сторону        гуляй-польского района. Каждый слух 
оттуда, каждая телеграмма Махно с жадностью        ловились и печатались в 
советской прессе. Конечно, эти опасения были ничем        иным, как плодом 
невежества советских правительственных чиновников, допускавших        мысль, 
что революционер-анархист Махно вдруг выступит против них совместно        с 
Григорьевым. Махновщина всегда держалась принципиальных позиций, 
руководствовалась        идеалами социальной революции, идеалами безвластного 
трудового общежития.        Она поэтому никогда не могла объединиться с 
отдельными противобольшевистскими        выступлениями на том только основании, 
что и сама махновщина шла против        большевизма. Наоборот - движение, 
подобное григорьевскому, создавало лишнюю        угрозу свободе трудящихся и 
поэтому являлось таким же враждебным махновщине,        как и большевизм. И на 
самом деле, на протяжении всего своего существования        махновщина ни с 
одним противобольшевистским движением не объединялась, а        боролась с 
одинаковым героизмом и жертвами как с большевизмом, так и с петлюровцами,       
 Григорьевым, Деникиным, Врангелем, считая все эти движения стремлением