люции,  и   поэтому  считал,  что   не   имею  права  на  какое-то
покровительство со  стороны  советской власти или на какое-то особое доверие
ко мне.  Я  продолжал  честно  трудиться на  том  участке, где  работал. Тут
началась война, и я был привлечен к строительству танков. Считаю, что я внес
большой вклад  в  оборону нашей  страны, организовал  поточное  производство
танковых  корпусов,  внедрил  автоматическую  сварку под  флюсом  по  своему
способу. Сейчас я уже давно за советскую власть. Теперь я чувствую, что имею
моральное право обратиться  к партии  с просьбой, чтобы она  приняла меня  в
свои ряды. Поэтому я пишу это письмо и прилагаю к этому письму в Центральный
Комитет  заявление  о  приеме в  партию.  Прошу поддержать  меня, я хотел бы
теперь быть партийным человеком".
     Мне это  письмо  не только  понравилось, оно тронуло  меня, потому  что
Патон был человеком, скупым на слова. Я чувствовал  его глубокую искренность
в признании советской власти  как власти народа, признании  Коммунистической
партии  как организатора  побед  над  врагом.  Мне  очень понравилось  такое
желание Патона  -- политически оформить  свое участие в  этой великой борьбе
против фашистской Германии, став членом нашей партии. Я взял его документы и
сказал,  что  убежден в  том, что  он будет  принят в  ряды ВКП(б).  "Доложу
товарищу  Сталину,  и Вы  узнаете  решение Центрального Комитета". Не помню,
через  сколько  времени я  встретился  со  Сталиным, но все рассказал  ему и
передал эти  документы. Сталин тоже был  взволнован, а он редко выдавал свое
волнение, и  сказал:  "Ну, вот и  решился Патон,  он заслуживает  всяческого
уважения".  И  сейчас  же предложил  сформулировать такое решение:  "Принять
товарища Патона в партию без кандидатского стажа".
     В  то  время,  когда  принимали Патона  в  партию, существовал порядок,
согласно которому  лица,  вышедшие из буржуазной или интеллигентской  среды,
должны были обязательно при вступлении в  ряды  партии  иметь  испытательный
кандидатский  срок, который  длился  два  года.  Но к Патону это,  в порядке
исключения,  не  было  применено.  Ввиду особых его  заслуг перед Родиной  и
партией  в  члены партии  он был принят сразу.  Мне это было очень  приятно.
Во-первых, я радовался за Патона и  за страну,  за то дело,  которое  сделал
Патон для нашей страны и армии. Во-вторых, мне было приятно, что на мою долю
выпало познакомиться  с ним,  понять  его роль и привлечь к  такому большому
делу, как  производство танков. После войны Патон вернулся  к деятельности в
Академии наук Украины, стал ее вице-президентом и продолжал свое дело так же
плодотворно, как делал это во время войны и до войны.
     Когда нас  всех  поразило несчастье,  несчастье  и для Украины,  и  для
науки, -- скончался Президент АН УССР Богомолец, которого все очень уважали,
-- встал  вопрос о том,  кто будет  теперь  президентом? Мне передавали, что
ученые  Украины  взволновались.  Это  вызывалось  тем,  что  многие  из  них
полагали, что ЦК КП(б)У  будет рекомендовать как раз  Патона. Зная,  с каким
уважением  я  относился  к  Патону, думали,  что  эта кандидатура будет  без
сомнения  названа.  Тут следует сказать, что в  АН  УССР к Патону относились
по-разному. Считаю,  что абсолютное большинство ученых  относилось  к нему с
большим уважением именно как к ученому. Но все очень боялись его характера и
поэтому  страшились того,  что он станет президентом Академии. Все знали его
волю,  нетерпимость к пустословию,  конкретность в делах. У него была просто
пробивная воля. До моего слуха дошли рассуждения, что если президентом будет
Патон, потому что его поддерживает Хрущев, то он поразгоняет и то, и другое,
и  третье,  превратит Академию  наук в экспериментальные мастерские. То есть
обвиняли  его  в излишнем практицизме. Да,  это был  именно  такой  человек,
который  хорошо  умел ставить научные знания  на службу  дела. Он не  терпел
отвлеченных  разговоров  и  бесплодного  словоблудия  под  маркой  учености.
Действительно, для таких людей он мог быть грозой.
     Мы все же учли такое отношение к нему, и поэтому у нас не возникла идея
рекомендовать его президентом. Надо было бы "нажимать",  что при голосовании
встречено было бы плохо. Да и Патон сам к тому не стремился. Он был поглощен
своим  делом и институтом,  которым руководил. Сейчас этот институт известен
не  только  в нашей стране, он  занял  в  мировой  науке  по сварке металлов
довольно высокое положение.
     Я  вспомнил еще один  эпизод,  который дает наилучшее  представление  о
Патоне.  Когда  я  работал  на Украине, ко  мне  пришел  заведующий  отделом
пропаганды Коммунистической партии Украины с жалобой  на Патона.  Он сказал,
что  Патон  выражает неуважение  к Центральному Комитету, и  он возмущен его
поведением. Зная мое отношение к Патону, он решил мне это сказать. Я спросил
его: "Что же Патон конкретно сделал? Что вызывает ваше недовольство?"
     --  Я  собрал  совещание  ученых,  пригласил  и  Патона. Патон  посидел
какое-то время, а потом встал и ушел.
     Я  говорю: "Если  Патон  ушел,  то надо еще посмотреть, в чем  дело. По
какому вопросу Вы проводили совещание?"
     -- По вопросам идеологической работы.
     -- А зачем Вы пригласили на это совещание академика Патона? Он не имеет
никакого отношения к этому  вопросу.  Он сидел там просто как украшение. Вам
нужен был академик, вот Вы и пригласили его вместе с другими. Зачем?
     В этих действиях виден сам Патон, его характер. Когда  он увидел, что к
вопросу, который обсуждается, он не имеет никакого отношения и что там сидит
много народа и теряет время попусту, он взял да и ушел. А что ему оставалось
делать? Он  должен  был бы  выругать тех, кто  его  вызвал, но  он этого  не
сделал,  а просто  ушел. Совершенно правильно поступил.  Надо сделать верный
вывод   и,   созывая  совещания,   вызывать  только   тех   людей,   которые
непосредс