собственно говоря, тем, что искусно умел  вышивать и продавал эти
вышивки, пополняя этим пенсию. Мать же моя была кухаркой у Брандта и  родила
ему троих  сыновей.  Брандт  оформил брак с моей матерью, усыновил нас, и мы
официально стали его сыновьями. Потом  Брандт умер,  а мы остались сиротами,
жили буквально как нищие. Я нанимался пасти скот, братья тоже, кто где и как
мог добывали средства на жизнь. Сейчас мои братья командиры Красной Армии, а
я  вот партийный  работник.  Сколько  раз я об этом  говорил и докладывал на
каждой партийной конференции. Все время я должен бить себя кулаком в грудь и
клясться,  что  я  честный  человек.  Мне  это  надоело".  Говорю  ему:  "Вы
успокойтесь. Если вы честный человек, мы вас возьмем под защиту".
     Но  я знал,  что моих  слов  будет здесь  недостаточно  и что областная
партийная конференция может оказаться для него роковой. Достаточно кому-либо
выступить  на  ней  и сказать  об  этом.  А  тот  подтвердит,  что отец  его
действительно полковник Брандт из Калуги, а уж тот ли это Брандт или не тот,
не имело тогда значения.
     И  я думаю,  что  он, конечно, не дожил бы до времени, когда смогли  бы
разобраться  в  этом деле,  его  забрали  бы чекисты, и судьба  его была  бы
предрешена. Я решил рассказать об этом  Сталину. Тогда это было доступно для
меня.  Позвонил  я Сталину, попросил, чтобы он меня принял, и рассказал ему,
что вот, товарищ Сталин, хотел бы вам поведать  такую историю  и попросить у
вас поддержки. Рассказал, что есть у нас такой Брандт и вот так-то сложилась
его судьба. Был  и другой Брандт,  который поднял восстание против Советов в
1918  г., а  люди,  которые сражались против того  Брандта, принимают нашего
Брандта за сына  того  Брандта и  требуют расправы с сыном этого Брандта. Но
это другой Брандт, который ничего  общего не имеет  с  тем  Брандтом. Сталин
выслушал  меня, посмотрел внимательно  и  спросил: "А  вы  уверены,  что  он
честный  человек?". Говорю:  "Товарищ  Сталин, абсолютно уверен,  что это --
проверенный  человек, он  много лет работает в  Московской  области" (Калуга
входила тогда  в  состав  Московской  области).  "Если  вы уверены, что  это
честный человек,  защищайте  его, не давайте в обиду".  Мне,  конечно,  было
приятно это слышать, я очень обрадовался. А он еще добавил: "Скажите Брандту
об этом". В результате при  выборах Московского областного комитета партии к
Брандту никто не придирался, и он беспрепятственно был избран членом МК.
     В  этом  -- весь Сталин. Не  поверил в какой-то момент, и нет человека!
Удалось  его  убедить  --  будет  поддерживать.  Перед  областной  партийной
конференцией  я  также  беседовал  со Сталиным и  просил его,  чтобы он  дал
указание,  как  ее  организовать  и  провести,  учитывая сложившиеся условия
острой борьбы и широких арестов. Об арестах мы, конечно, не говорили, но это
само собой разумелось.  Я  сказал:  "Московская  областная конференция будет
эталоном для конференций в  других областях. Ко мне звонят много людей, даже
из  Центральных  Комитетов  союзных республик,  и спрашивают,  как мы думаем
проводить конференцию? От нашей  конференции будет  зависеть очень  многое".
Рассказал  ему о  сложившихся в городе условиях,  о  том, как по  инструкции
должна проводиться конференция и какие бывают  при этом извращения. Особенно
меня  беспокоили  крикуны,  которые  привлекали к  себе  внимание.  Тогда мы
подозревали, что это,  возможно, люди, связанные с врагами и отводящие  удар
от себя. Сталин, выслушав  меня, сказал: "Вы проводите конференцию смело. Мы
вас  поддержим.   Строго   придерживайтесь   устава  партии   и   инструкции
Центрального Комитета, разосланной партийным комитетам".
     Конференцию мы провели в очень короткий срок, то есть  так,  как обычно
проводили раньше,  до массовых арестов. Когда приступали  к выборам, у  меня
возник некий вопрос. В 1923 г., когда  я учился  на рабочем  факультете,  то
допускал  колебания троцкистского характера.  Я  ожидал, что  это дело может
быть поднято на конференции или после конференции,  и мне будет очень трудно
давать  объяснения. Поэтому  я решил рассказать  обо всем Сталину. Но прежде
решил посоветоваться с Кагановичем. Мы с Кагановичем давно знали друг друга,
он  ко  мне  хорошо  относился,  покровительствовал  мне.  Каганович   сразу
напустился на меня:  "Что вы? Зачем  это вы? Что вы?  Я  знаю,  что это было
детское недопонимание". А случилось то  перед съездом партии, то ли XIII, то
ли XII. Я был избран  тогда в окружной партийный комитет. Говорю Кагановичу:
"Все-таки это было,  и  лучше сказать сейчас, чем  кто-нибудь потом поднимет
этот  вопрос,  и уже я буду выглядеть как человек, скрывший компрометирующие
его факты. А я не хочу этого. Я всегда был честным человеком и перед партией
тоже хочу быть честным". "Ну, я вам не советую", -- говорит Каганович. "Нет,
я все-таки посоветуюсь с товарищем Сталиным".
     Позвонил Сталину.  Он сказал:  "Приезжайте".  Когда  я вошел к  нему  в
кабинет, он был вдвоем с  Молотовым.  Я  все рассказал Сталину, как было. Он
только спросил:  "Когда это было?".  Я  повторил, что  это  было  перед XIII
съездом партии. Меня увлек тогда Харечко34, довольно известный троцкист. Еще
до революции я слышал,  что есть такой Харечко из крестьян  села Михайловки,
студент. Это село я знал. Там много этих Харечко. Знал, что он революционер,
но не знал, что  социал-демократ. В течениях социал-демократической партии я
тогда совершенно не разбирался, хотя знал, что  это  был человек, который до
революции  боролся  за народ, боролся  за рабочих  и  за крестьян. Когда  он
приехал в  Юзовку, то я, естественно,  симпатизировал  Харечко и поддерживал
его.  Сталин выслушал меня. "Харечко? А, я его  знаю.  О, это был интересный
человек". -- "Так  вот,  я  хочу  вас спросить, как мне  быть  на  областной
партийной   конференции?  Рассказать   все,  как   я  вам  рассказываю,  или
ограничиться тем, что я уже  рассказал вам об  этом?". Сталин: "Пожалуй,  не
следует говорить. Вы рассказали нам,  и достаточно". Молотов возразил: "Нет,
пусть луч