что она  очень  красивая  женщина. Когда  Власик  рассказывал  эту
историю, он так  прокомментировал:  "Черт  его  знает. Дурак неопытный  этот
дежурный: она спросила, а он так прямо и сказал ей".
     Тогда  еще  ходили глухие сплетни, что Сталин сам убил ее.  Были  такие
слухи, и я лично их слышал. Видимо, и Сталин об этом знал. Раз слухи ходили,
то, конечно, чекисты записывали
     и докладывали. Потом люди говорили, что Сталин пришел в спальню, где он
и обнаружил мертвую Надежду Сергеевну;  не один пришел, а с Ворошиловым. Так
ли это было, трудно сказать.  Почему это  вдруг  в  спальню  нужно ходить  с
Ворошиловым? А если человек хочет взять свидетеля, то, значит, он  знал, что
ее уже нет? Одним словом, эта сторона дела до сих пор темна.
     Вообще-то  я  мало знал о семейной жизни Сталина. Судить об этом я могу
только по обедам, где мы бывали, и по отдельным репликам. Случалось, Сталин,
когда он  был под хмельком,  вспоминал иной раз:  "Вот я, бывало,  запрусь в
своей спальне, а она стучит  и кричит: "Невозможный ты человек. Жить с тобой
невозможно". Он рассказывал также, что, когда маленькая Светланка сердилась,
то  повторяла слова матери: "Ты невозможный человек. -- И добавляла: -- Я на
тебя жаловаться  буду".  --  "Кому же ты  жаловаться  будешь?". -- "Повару".
Повар был у нее самым большим авторитетом.
     После смерти Надежды  Сергеевны я некоторое  время  встречал у  Сталина
молодую  красивую   женщину,  типичную   кавказку.  Она   старалась  нам  не
встречаться на пути. Только глаза сверкнут, и сразу она пропадает. Потом мне
сказали, что эта женщина --  воспитательница Светланки. Но  это продолжалось
недолго, и она исчезла. По некоторым замечаниям Берии5 я понял, что это была
его протеже. Ну, Берия, тот умел подбирать "воспитательниц".
     Аллилуеву же я жалел  еще  и  чисто по-человечески.  Славным  она  была
человеком.  Когда  она училась  в Промакадемии  на  текстильном  факультете,
овладевая  специальностью химика по искусственному волокну, то была  избрана
партгруппоргом и приходила согласовывать со мной  всякие формулировки. Я при
этом всегда как  бы оглядывался: вот придет она домой и расскажет Сталину  о
моих словах... У Винниченко6  есть  рассказ  "Пиня".  Этот  Пиня был  выбран
старостой  в тюремной камере, поэтому он за  всех принимал  решения. Избрали
меня в Промакадемии секретарем парткома,  и почувствовал я себя Пиней. Но ни
разу не  пожалел,  что  сказал Надежде Сергеевне то или что-то  другое. Да и
скромница она  была в жизни. В академию приезжала только на трамвае, уходила
вместе  со всеми и  никогда  не вылезала  как "жена большого человека". Есть
старая истина: судьба нередко лишает нас лучших.
     Я уже  рассказывал,  что Сталин  часто  вспоминал факты  моей  работы в
академии, а я смотрел и недоумевал: откуда он знает?
     Потом понял, откуда он знает  некоторые эпизоды из  моей жизни. Видимо,
Надежда  Сергеевна  информировала   его   о  жизни   партийной   организации
Промышленной академии в то время, когда я  там учился,  а потом и возглавлял
партийную организацию. По-видимому, она  представляла  меня  в хорошем свете
как политического деятеля. Поэтому Сталин и узнал меня через нее. А  сначала
я приписывал свое выдвижение на партийную работу в Москве Кагановичу, потому
что Каганович меня очень  хорошо знал по  Украине, где мы с ним были знакомы
буквально с первых  же дней Февральской революции. Потом  уж я сделал вывод,
что, видимо,  мое выдвижение было предпринято не Кагановичем, а скорее всего
исходило  от  Сталина.  Это,  конечно,  импонировало  Кагановичу.  Наверное,
Надежда Сергеевна меня, грубо говоря, расхваливала Сталину.
     Сталин  нравился мне  и  в  быту.  Иной  раз  при  встрече  в  домашней
обстановке  я слышал,  как  он  шутил. Шутки  у него были  для меня довольно
необычными. Я обоготворял его личность и шуток поэтому  от него не ждал, так
что любая шутка мне казалась необычной: шутит "человек не от мира сего".
     Мне нравилась семья  Сталина. У Сталина  я встречал старика Аллилуева и
его жену,  тоже пожилую женщину. Приглашался туда и Реденс7 со своей  женой,
старшей сестрой Надежды  Сергеевны Анной Сергеевной,  и ее брат. Он мне тоже
очень  нравился  -- молодой и красивый человек  в командирском звании, не то
артиллерист,  не  то из танковых  войск...  Это  были  такие  непринужденные
семейные  обеды,  с  шутками  и  прочим.  Сталин  на  этих обедах был  очень
человечным,  и мне  это  импонировало. Я еще  больше проникался уважением  к
Сталину и как  к  политическому  деятелю,  равного которому  не было  в  его
окружении, и как к простому человеку. Но я  тогда ошибался.  Теперь я  вижу,
что не все понимал.  Сталин действительно велик, я и сейчас это подтверждаю,
и в своем окружении он был выше всех на много голов. Но он был еще и артист,
и  иезуит. Он  способен был  на  игру, чтобы  показать себя  в  определенном
качестве.
     Хочу  описать еще  одну встречу со Сталиным, которая произвела  на меня
сильное впечатление. Это  произошло, когда я  учился в Промакадемии.  Первый
выпуск  ее  слушателей состоялся  в 1930 году.  Тогда  директором у  нас был
Каминский8,  старый  большевик,  хороший  товарищ.  Я  к  нему  относился  с
уважением. Мы его попросили, чтобы он обратился к Сталину с просьбой принять
представителей  партийной организации Промышленной академии в связи с первым
выпуском  слушателей.  Мы  хотели услышать  напутственное слово от  товарища
Сталина.  У  нас  был  запланирован  вечер  в  Колонном  зале  Дома  союзов,
посвященный выпуску  слушателей, и мы просили, чтобы Сталин выступил на этом
торжественном   заседании.   Нам   сообщили,   чтобы   мы   выделили   своих
представителей,  и  Сталин примет человек шесть или семь. В их числе был и я
как  секретарь партийной организации. Остальные  участники этой встречи  уже
окончили Промышленную академию, а я попал именно как представитель партийной
организац