команде из Берлина по всей Австрии на улицы высыпали национал-социалисты. В 
Вене они проникли в ведомство федерального канцлера, заполнили лестницы и 
коридоры, расположились в служебных помещениях, так продолжалось до тех пор, 
пока Шушниг не объявил вечером по радио о своей отставке и дал указание 
австрийской армии отходить при вступлении немецких частей без сопротивления. 
Когда федеральный президент Миклас твердо отказался назначить Зейс-Инкварта 
новым канцлером, Геринг в ходе одного из многочисленных телефонных разговоров с 
Веной дал одному из доверенных лиц примечательные указания:

 «Слушай меня внимательно: главное заключается в том, чтобы Зейс-Инкварт теперь 
овладел всей правительственной властью, занял радиостанцию и т. д.. – . 
Зейс-Инкварт должен прислать сюда следующую телеграмму, записывайте: «Временное 
австрийское правительство, которое после отставки правительства Шушнига видит 
свою задачу в том, чтобы восстановить спокойствие и порядок в Австрии, 
обращается к германскому правительству с настоятельной просьбой поддержать его 
в выполнении этой задачи и помочь предотвратить кровопролитие. С этой целью оно 
просит германское правительство как можно скорее прислать немецкие войска».

 После короткого диалога Геринг в заключение заявил: «Итак, наши войска 
перейдут сегодня границу… Пусть пошлет телеграмму как можно скорее. Покажите 
текст телеграммы и скажите ему, что это наша просьба – может телеграмму вообще 
не отправлять, пусть только скажет, что он согласен»  [186] . В то время как 
национал-социалисты занимали общественные здания по всей стране, Гитлер, прежде 
чем Зейс-Инкварта уведомили о его собственном обращении за помощью, в 20. 45 
окончательно отдал приказ на выступление. Поступившую позже просьбу 
Зейс-Инкварта задержать немецкие войска он отклонил. Примерно двумя часами 
позже поступило ожидавшееся с нетерпением известие из Рима; приблизительно в 
половине двенадцатого позвонил Филипп Гессенский, экзальтированная реакция 
Гитлера показывала, от какого напряжения освободило его сообщение принца.
  Филипп Гессенский: «Я только что вернулся из Палаццо Венеция. Дуче воспринял 
все дело очень благосклонно. Передает вам самый сердечный привет…»
  Гитлер: «Передайте, пожалуйста, Муссолини, что я ему никогда этого не забуду».

  Филипп Гессенский: «Есть».
  Гитлер: «Никогда, никогда, что бы ни случилось… Теперь, когда австрийское 
дело улажено, я готов идти с ним сквозь огонь и воду, меня ничто не остановит… 
Можете просто сказать ему, я ему действительно от всего сердца благодарен. Я 
ему этого никогда, никогда не забуду. Я ему этого никогда не забуду».
  Филипп Гессенский: «Есть, мой фюрер».
  Гитлер: «Этого я ему никогда не забуду, что бы ни случилось. Если он 
когда-нибудь окажется в беде или опасности, то может быть уверен, что я приду 
на помощь, чего бы это ни стоило, что бы ни случилось, пусть хоть весь мир 
поднимется против него»  [187] .
 12 марта, во второй половине дня Гитлер под колокольный звон пересек границу у 
своего родного города Браунау и четырьмя часами позже, проехав через украшенные 
цветами деревни, мимо сотен тысяч стоявших плотной толпой людей, прибыл в Линц. 
У черты города его ожидали министры Зейс-Инкварт и Глайзе фон Хорстенау, а 
также Генрих Гиммлер, который уже вечером накануне отправился в Вену, чтобы 
развернуть чистку страны от «предателей народа и других врагов государства». 
Явно растроганный Гитлер произнес с балкона ратуши краткую речь, обращенную к 
ожидавшей его в сумерках толпе, в ней он снова развивал идею своей особой 
миссии: «Если Провидение позвало меня из этого города и поставило во главе 
рейха, то, значит, оно возложило на меня определенную миссию, такой миссией 
могло быть только одно: вернуть мою дорогую Родину Германскому рейху! Я верил в 
эту миссию, жил и боролся ради нее, теперь, как мне думается, я ее выполнил!» 
На следующее утро он возложил венок на могилу своих родителей в Леондинге.
 Судя по всему, до этого времени Гитлер еще не принял конкретного решения о 
будущем Австрии. Предположительно, он до самого последнего момента хотел 
выждать реакцию заграницы, увидеть, каким будет сочетание случайностей, 
взаимосвязей и шансов в новой ситуации, которые он надеялся использовать 
быстрее, чем противники. Похоже, что лишь под впечатлением триумфальной поездки 
из Браунау в Линц, ликования, цветов и знамен, всего элементарного упоения от 
объединения, которое не оставляло права мешкать или идти на альтернативные 
варианты, он решился на незамедлительный аншлюс. В отеле «Вайнцингер» в Линце 
он подписал поздним вечером 13 марта «Закон о воссоединении Австрии с 
Германским рейхом». При этом он был, по свидетельству одного из очевидцев, 
очень взволнован. Он долго молчал, по его щекам катились слезы, наконец он 
сказал: «Да, верное политическое действие не дает пролиться крови»  [188] .
 Теперь же и на следующий день, когда Гитлер в обстановке ликования и под 
колокольный звон ехал из замка Шенбрунн в Вену, сбылась его самая старая мечта: 
оба города, которые были свидетелями его неудач, отвергали и унижали его, 
теперь были у его ног в восхищении, стыде и страхе. Вся бесцельность и бессилие 
тех лет были теперь оправданы, вся потребность в награде за перенесенное была 
удовлетворена в тот момент, когда он с балкона замка Хофбург «доложил» сотням 
тысяч собравшихся на Площади героев о «завершении самого великого дела» своей 
жизни: «Как фюрер и канцлер немецкой нации и рейха я докладываю истории о 
вступлении моей Родины в Германский рейх».
 Сцены восторга, которые разыгрывались во время воссоединения, «не поддавались 
описанию», – писала одна швейцарская газета  [189] , и хотя трудно определить, 
что в этом опьянении, цветах, криках и слезах было управляемой, а что